Целительница из Костиндора - Теона Рэй

ателье, обувные, а я на днях открою лекарскую. За чертой городка – фермы и поля, обеспечивающие жителей всем необходимым. Мы окружены высоченным забором, и, пусть ворота в нем всегда нараспашку, сюда никто не придет с дурными намерениями.

– Я наконец-то могу не просто жить, а начать планировать будущее, – сказала я твердо. – Лечить больных и знать, что мне будут благодарны. Никто не прискачет поутру с вилами, чтобы совершить надо мной самосуд. Не залезет в шкафы и кладовые, чтобы разорить их. Я пока не до конца осознаю своего счастья, но мне стало так легко дышать, Риддл! И я впервые задумалась о детях. Я буду хорошей матерью для них, и теперь я точно знаю, что они у меня появятся.

– У нас.

– Что? – Мне показалось, я ослышалась.

– У нас появятся дети. Общие. Обязательно. А после того, что только что произошло на этой самой кровати, есть вероятность, что мы обзаведемся ими совсем скоро.

Я вдруг нервно хихикнула и зажала рот рукой. Другой схватилась за живот, представив, что он совсем не такой плоский, как есть. Риддл сказал это серьезно? Нет, я знала, что после того, как мужчина и женщина… Но не в первый же год совместной жизни!

Когда волна паники схлынула, я отвернулась к окну. К глазам подступили слезы, но на этот раз я плакала от неожиданно обрушившегося на меня счастья.

Эпилог.

ЭПИЛОГ

Весна в этом году наступила рано. Показала из-под снега первые цветы, залила дороги и поля талой водой. Кое-где на деревьях проклевывались почки.

Я бродила по хорошо знакомому лесу с объемной корзиной в руках. Прислушивалась к просыпающейся после суровой зимы природе, ища все, что может оказаться полезным в лекарской.

Срезала несколько веточек с березы и замерла, не успев положить их в корзину.

Птичий щебет умолк. Воздух застыл и стал вязким, как желе. Уже привычные ощущения, до боли знакомые, и спутать приближение колдуньи с чем-то другим невозможно. Я теперь часто езжу в костиндорский лес за травами и кореньями, и каждый раз приходится просить помощников остаться за его границей. Меня Хари не тронет, никогда не трогала, а вот демонов… Даже Риддла удалось убедить не ходить за мной только после хорошего скандала. Правда, временами я брала с собой свою дочку, Аглаю, постепенно приучая ее к целительскому делу, но она пока еще слишком мала, чтобы чаще раза в год проводить в пути сюда и обратно почти сутки.

Я бросила ветки в корзину, поставила ее на сырой мох и наклонилась к молодому дубу, чтобы собрать кору.

Шорох, раздавшийся за спиной, мог принадлежать только Хари.

– Теплая нынче весна, да? – сказала я, не оборачиваясь.

Шаркающие шаги обогнули меня. Хари опиралась на корявую палку, склонив голову на плечо. Я кинула на нее быстрый взгляд и улыбнулась.

С болотной старухой я не сказать чтобы дружила, но уже ни капли ее не боялась. Даже как-то прониклась к ней сочувствием после одного давнишнего разговора с мужем…

Когда весь демонский городок три дня шумно отмечал нашу с Риддлом свадьбу, многие подвыпившие демоны болтали о всяком. В том числе и о Хари, предавшей легион. Я прислушивалась, конечно, а потом спросила у мужа о том, что мучило меня довольно долго.

Зачем он тогда к ней поехал?

Риддл признался, что сомневался в виновности Хари и хотел лично у нее все узнать. Надеялся, что та пойдет на разговор и он сможет ей помочь вернуться за завесу. Но был пленен, зато за три года, проведенных с Хари, узнал о ней почти все, что его интересовало. Только смысла в этом уже не было никакого: Хари мертва и навеки заперта в лесу. Мертвым через границу не перейти и к демонам не воротиться.

Его признание убедило меня в том, что Хари не виновна. Не стала бы она лгать, зачем ей это? Когда ты мертв, уже ни к чему скрывать правду.

На многие века, а может, и тысячелетия Хари осталась страшным болотным духом. Хоть костиндорцев пугать перестала, и то хорошо.

– Я для тебя шиповника собрала. – Старуха протянула мне ягоды, завернутые в клочок ткани. – Подмерзшие, подсохшие, но вдруг пригодятся.

– Спасибо. – Я с улыбкой забрала сверток из крючковатых пальцев и бережно уложила его в корзину. Прищурилась от яркого солнца, заливающего полянку. – Приходят деревенские-то?

– Приходят иногда самые смелые. Не наврежу я им, не бойся.

– Не боюсь.

Мне хотелось расспросить Хари о костиндорцах: кто приходит, как себя чувствуют, как живут. Да не скажет она мне, потому как не знает их. И я почти не знаю, что с ними стало: не возвращалась с той самой ночи, как покинула деревню пять лет назад. Только иногда поглядываю издалека, от леса.

– Как дочка? – прохрипела старуха.

Она часто вот так стояла рядом, пока я собирала, что мне нужно. А мне Хари и не мешала – даже наоборот, я была рада встречам с ней. Жалко ее – одна совсем живет. Да и как живет… Наверное, мертвецам не нужны пустые разговоры, но я все равно чувствовала легкую грусть, когда прощалась с ней и уезжала домой.

– Растет. Вся в отца.

Я фыркнула, вспомнив, как требовательно четырехлетняя малышка просила пошить ей «плащик с капюшоном, как у папы, и чтоб лица не было видно». Объяснить ей, что у папы лицо закрыто не тканью и вовсе не для красоты, не получилось – мастерице пришлось пришить черную сеточку, как от комаров.

Мы еще недолго поговорили, я набрала коры, хвои и почек. Возвращалась к выходу из леса одна: тропы не пускали Хари, и она заплутала, несмотря на то что шла след в след за мной.

На месте моего бывшего дома все еще лежала груда обугленных бревен, никто ее не разобрал – кому это нужно. Я бросила равнодушный взгляд на пепелище в проталинах, помахала могилкам: деду, бабушке, дяде. Может, они с небес меня видят, кто знает.

– Домой, хозяйка?

Ирвин, молоденький демон, устроившийся ко мне в услужение, ждал меня в телеге. Лошадь скучающе жевала прошлогоднюю траву, передвигаясь все ближе к деревне, где снега уже почти не было.

Вообще мне следовало сказать Ирвину, что пора возвращаться. Но я поставила корзину в телегу и замялась, поглядывая на деревню, в которой выросла. Вон дом Петра, и новенькие –