Спящее пламя Ферверна - Марина Эльденберт

Я взглянула на предложенный им наряд уже другими глазами.

Не как на боль об утраченном прошлом, а как на новый шанс.

На новую возможность.

На новый виток жизни, в котором у меня все получится, если я того захочу. Даже не так. В котором у меня все получится так, как я того захочу.

А я хочу… сейчас я хочу попробовать.

— Пойду переодеваться, — сказала я, и неона в глазах Вэйда вдруг стало больше.

— Даже не сомневался, — произнес он, и в его голосе прозвучали те самые нотки, от которых у меня всегда срывало крышу. Еще до нашего с ним знакомства. Я хотела разозлиться, но сейчас у меня это совершенно точно не получалось. Подхватив костюм и коньки, я направилась к раздевалкам.

Мне казалось, что сейчас наряд будет на мне болтаться или напротив, врежется во все места, но я ошибалась. Он сел так, будто был сшит по моим меркам — что было совершенно точно невозможно! Моих мерок у Вэйда не было и быть не могло, из чего я сделала вывод, что у него либо очень хороший глазомер, либо… Что «либо», я пока не придумала.

Но наряд не просто сел хорошо, он сел идеально. Не делал мою кожу болезненной (как бы мог определенный оттенок сиреневого), напротив, подчеркивал ее и оттенял глаза.

Я была уверена, что коньки уж точно на меня не сядут, но они сели. По длине и по полноте, и я почувствовала себя странно. Такое ощущение, что мы с Вэйдом ходили и выбирали все это вместе.

— Осталось выбрать музыку, — пробормотала я, глядя на себя в зеркало.

Снова видеть себя на коньках было странно. Но вместе с тем это было самое чудесное и будоражащее чувство одновременно.

* * *

Я давно его не испытывала. Обычно оно возникало перед выходом на лед во время соревнований: когда пульс зашкаливает, а внутри все скручивается в тугую спираль, которая обретет свободу в первом же прыжке и вращении. И тогда останется только музыка и свет, и танец, который раскрывает во мне какие-то новые грани.

Каждое выступление раскрывало во мне какие-то новые грани, новые оттенки.

— Мне жаль, что ты приняла решение уйти, Ятта, — слова Санны прозвучали в сознании так, как если бы она сейчас стояла рядом со мной, — я мало кого видела с такой страстью к фигурному катанию, как у тебя.

— Ты мне льстишь.

Я помнила, что уже приняла решение, и каждое ее слово вонзалось в меня, как лазерный нож, проворачиваясь в уже кровоточащей ране.

— Нет, и ты сама это знаешь. В профессиональный спорт крайне редко идут по призванию, в основном либо из-за денег и престижа, либо по стопам или мечтам родителей. Когда я увидела тебя впервые, я подумала, что у тебя второй случай. Твоя мать… она была подающей надежды фигуристкой до того, как ее жизнь резко сменила вектор.

— Она всегда хотела танцевать в «Эрвилль де Олис».

Санна улыбнулась:

— Тем не менее она могла бы взять платину мирового уровня. Иными словами, я подумала, что ты — ее нереализованный шанс на победу, и я была очень рада, когда ошиблась. Ты готова была на все, чтобы подольше задержаться на катке, и в твоем случае причиной этому было не первое место, как ты привыкла считать. Ты действительно кайфовала от фигурного катания. Это часть тебя, Ятта…

— Было частью меня, — перебила я. Это было грубо, но слушать это не осталось никаких сил. — Спасибо за все, что ты для меня сделала, и прости, что разочаровала.

— Ты меня не разочаровала. По крайней мере, не падением точно, — донеслось до меня, но я уже покинула ее кабинет.

Больше я Санну не видела. Не слышала о ней ничего.

Я намеренно избегала всего, что было связано с моим прошлым, и пусть это у меня не всегда хорошо получалось, а имена чемпионов так или иначе просачивались в мою реальность, о судьбе своего тренера я не знала ровным счетом ничего.

И сейчас искренне об этом сожалела.

Но сожаления делу не помогут, а вот мой новый выход на лед — да. Каким-то образом Вэйд, который меня совсем не знал (после сегодняшнего я уже не была уверена, что это так), увидел гораздо больше, чем тот, с кем мы были вместе с самого детства. Пусть и наездами, но несколько раз в год мы с Роа виделись.

При мысли о Роа внутри тоненько кольнуло чувство вины, но я не позволила ему взять над собой верх. Я не знаю, что будет после этого танца, но я знаю, что будет, если этот танец не состоится. Очередной поток сожалений и пустота.

Поэтому я вышла из раздевалки и вернулась на ледовую арену, где Вэйд задумчиво смотрел на каток. По его глазам становилось понятно, что он где-то очень далеко, и я кашлянула.

— Не помешаю?

Он вернулся в реальность, и взгляд его прокатился по мне. Это был всего лишь самый обычный взгляд (если так можно назвать взгляд Вэйда Гранхарсена), но мне хватило, чтобы по коже побежали мурашки, и вовсе не от холода.

— Ты восхитительна, — произнес он.

— Сейчас я отобью задницу об лед, и ты перестанешь так думать.

— Ты знаешь слово «задница»?

— И много других страшных слов, — усмехнулась я. — Единственное, у меня проблемы с музыкой. Поможешь?

— Я как раз подключился к местной аудиосистеме. У тебя есть предпочтения, или будешь импровизировать?

— Второе.

— Ты сама напросилась. Не пожалеешь?

— Проверим?

Я прошла мимо него и стянула защиту, а после, оттолкнувшись, скользнула на лед. И застыла, как будто перед заполненным залом. Холод от льда знакомыми покалывающими иголочками впивался в кожу, но гораздо отчетливее ее наэлектризовало ощущение предвкушения. И знание, что Вэйд, не отрываясь, смотрит на меня. Так, как будто уже раздевает, а его руки скользят по моему телу.

К чему я точно не была готова, так это к первым аккордам музыки, которую раньше не слышала. Я думала, он выберет что-то популярное из современного или какой-нибудь свой хит, но…

Я оттолкнулась ото льда в такт первым тихим и почему-то показавшимися мне невероятно грустными аккордам. И только когда я уже скользила по льду, я поняла, что песня все-таки его. Но я никогда раньше ее не слышала.

Она начиналась, как