Злодейка в быту - Мстислава Черная

Собственно, она и меня выставит и будет в своем праве. А ведь это идея! Не успев обдумать, я действую:

— Да, тетушка, вы совершенно правы. Я отошлю кормилицу Мей немедленно.

— Я рада, что ты вспомнила о благоразумии, Юйлин.

Мужеподобные служанки отступают, госпожа Ланши уводит кузин.

Я смотрю им вслед и продолжаю думать. Какие у меня варианты? Посадить пожилую женщину в экипаж и отправить обратно в столицу? Но ведь в столице она чувствовала себя лучше, именно тяжелая дорога стала причиной резкого ухудшения. Обратный путь она может просто не выдержать.

Поместье закрыто.

Что еще?

Поместье дяди не в глухом лесу. Искать лекаря — отдельная история. А сейчас мне нужна гостиница, хотя лучше, конечно, лечебница.

— Юная госпожа, зачем же вы? Я уже прожила свою жизнь.

— Даже если ты подошла к концу своей жизни, кормилица Мей, это не повод умирать от плетей. — Я почти огрызаюсь. Стараюсь сдержаться, но раздражение и злость прорываются в голос.

Кормилица поднимает голову, смотрит на меня с удивлением.

И в ее глазах нет узнавания.

То, что я предполагала, случилось слишком быстро.

А значит, отослать кормилицу и заботиться о ней с расстояния — лучшее, что я могу для нас сделать. Именно для нас: для себя — чтобы избежать разоблачения, для нее — чтобы не травмировать правдой о гибели ее драгоценной Юйлин.

Жесткое решение пришло от иномирной части. Здешняя часть отвечает мягким согласием, и вместе с ним приходит четкая картинка сборов. Драгоценности распределили по трем сундукам, и мне нужны два из них. Или правильнее называть ларцами? Сундуки большие, можно человека целиком уложить, а то и двух-трех. Я про себя отмахиваюсь от неприятной ассоциации и снимаю с большого сундука бело-голубую, украшенную растительным орнаментом деревянную коробку, габаритами напоминающую средний чемодан. Тяжело, но вполне подъемно.

— Юная госпожа, что вы делаете⁈ Ваши драгоценные руки будут осквернены грязной работой!

Что за чушь?

Я ставлю коробку на пол, приседаю и сталкиваюсь с самой что ни на есть магией. Ларец заперт, только вместо ключа нужно собственной ци начертать иероглиф. Вот уж задачка… Наверняка должен быть другой способ — неужели тетушка рассчитывала выведать у меня правильный иероглиф? Только вот Юйлин другой способ был не нужен.

Ладно, пробую.

Глава 7

Моя иномирная часть взбадривается очень не вовремя — вспоминает, что магии не существует, и я впадаю в ступор. Как пользоваться тем, чего нет? Только вот тормозить не вариант.

Я смаргиваю.

Думать вредно — слишком умные мысли мне сейчас только помешают. Я стараюсь зацепиться за воспоминание, как Юйлин открывала ларчик. Протянуть руку, чтобы ладонь оказалась над замком, направить ци… В руках появляется тепло. А теперь нужно сконцентрироваться и направить энергию своей волей. Звучит бредово, и я концентрируюсь на ощущениях и пытаюсь представить, что у меня есть невидимая кисть, которой я вывожу иероглиф. Вместо чернил ци.

С первого раза не получается, я теряю концентрацию и вместо иероглифа получаю бесполезный пшик, сила тает в воздухе.

Зато принцип понятен, и я пробую второй раз.

Иероглиф получается.

Замок не открывается.

Эм? А почему? Я же все сделала. Иероглиф дрожит, и я снова теряю концентрацию, символ начинает расползаться. Я отпускаю, позволяю иероглифу расползтись и бесследно исчезнуть. Кажется, вообще не думать не получится. Что я сделала или не сделала сейчас в сравнении с Юйлин? Я же только повторяю. А если дело не в том, что я делаю, а в том как? Чуть не так черту провела — и все, иероглиф неправильный.

Сколько ошибок в моем письме? Отец прочитать-то его сможет?

Я пробую еще два раза. Первый — пытаюсь быть аккуратной, и ничего не получается. Второй раз я полностью отключаю голову, взмахиваю кончиками пальцами.

Иероглиф появляется будто сам собой.

Удержать концентрацию трудно, я чувствую, как линии подрагивают и грозят перекоситься, а ведь держать надо — ничего же не происходит. Неужели снова ошибка в начертании? Я по наитию опускаю висящий в воздухе невидимый иероглиф на замок.

Раздается щелчок, крышка приподнимается.

Победа!

В ларце шкатулки, в шкатулках мешочки и флакончики, в мешочках сухие травы, во флакончиках те самые волшебные пилюли. Они разные. Я достаю две — восстанавливающую жизненные силы и исцеляющую легочные болезни.

Так, а есть у меня в памяти что-нибудь, что поможет с диагностикой? Восстанавливающая пилюля у меня сомнений не вызывает, а вот лечащая… Откуда мне знать, что болезнь именно легочная? Кашель кровью может быть — это симптом. А в чем причина-то?

— Кормилица Мей, прими пилюлю.

— Юная госпожа, ваша забота уже целительна.

Хм?

Я протягиваю перламутровый шарик размером с горошину. На ощупь он твердый, гладкий и холодный, но подушечки пальцев начинают гореть огнем. Не больно, но странно. Я прокатываю пилюлю между пальцами, и на коже остаются едва уловимые перламутровые пылинки.

Кормилица складывает ладони перед грудью, кланяется.

— Что?..

— Юная госпожа, тысяча благодарностей, храните вас Небеса! Пожалуйста, не тратьте сокровище на старую слугу.

Я прищуриваюсь.

По воспоминаниям, она и раньше отказывалась, но не столь категорично и после долгих уговоров. Только вот Юйлин вольностей себе не позволяла и не давала драгоценные пилюли как я, без уважения, в пальцах. Она для этого перекладывала каждую из подарочных пилюль в свой миниатюрный флакончик.

Юйлин ни разу не видела, как кормилица принимает пилюлю.

— Кормилица Мей. Где пилюли? Ты ведь не принимала их.

— Юная госпожа…

Понятно.

Действительно, как лечение поможет, если пилюли отправляются не в рот, а в комод?

— Ты не принимала, — констатирую я.

— Простите, юная госпожа, — шепчет она.

Надеюсь, у нее от переживаний сердечный приступ не случится? Я успокаивающе касаюсь ее плеча, стараюсь, чтобы выражение лица оставалось мягким и сострадательным. А что еще делать? Ругаться, топать ногами, взывать к разуму? Ничто из этого к результату не приведет.

Садиться на корточки нельзя, кормилица не поймет. Я опускаюсь на лавку. Пилюли все еще у меня в руке.

— Кормилица Мей, я не буду ни о чем спрашивать. Сейчас прими пилюлю. Кормилица Мей, прими пилюлю, — повторяю я.

Отказываться дальше она не может — это будет грубо.

Я вспоминаю, что взять сокровища руками, а не через шелковую салфетку тоже грубо. Сойдет особая очень тонкая рисовая бумага. У кормилицы нет ни того ни другого. Она находит выход: берет пилюлю через рукав.

— Благодарю вас, юная госпожа!

Все-таки есть что-то глубоко