ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена

И заискрилось, задрожало сияние пентаграммы магической, затрещало пространство, разрываемое моим заклятием да попыткой чародея жертву свою удержать.

Но правду я сказала — нет на свете силы, сильнее, чем любовь.

И моя ладонь сжала руку любимого, через пространство, через расстояние, через магию чуждую, через магию мне родную, через магию леса Заповедного.

И дрогнуло пространство!

Задрожали земля и горы!

Всколыхнулась да вспенилась река!

Только сильнее всего любовь была. Сильнее ветра, сильнее земли, сильнее огня, сильнее воды. Сильнее меня самой, а потому не я на земле оказалась, под тяжестью тела Агнехрана, а он глаза открыл сидя на скальной породе, да меня на коленях удерживая. То есть это он меня даже во сне берег-оберегал, даже не пробудившись толком уже на руки подхватил — заботливый мой.

Моргнул удивленно, на меня поглядел спросонья, да и прошептал, удивления не скрывая:

— Веся?

И так хорошо на душе стало, так спокойно, так солнечно.

— Здравствуй, охранябушка, — руки его не отпуская, тихо сказала я.

Маг головой тряхнул, оковы магии чуждой сбрасывая, да и пробормотал на себя досадуя:

— Вроде на мгновение глаза только и прикрыл…

— Я так и поняла, — ответила ласково.

Я все поняла. Чародею этому иначе и не подобраться было, впрочем, может и не старался-то раньше — а так вид у Агнехрана стал пугающим, как у смертельно больного, али ядом магическим отравленного. И не говори я с архимагом перед тем, как мне его чародей в пентаграмме показал — испугалась бы, до смерти испугалась. А так-то уж и сама знала, что истощен и изможден любимый мой сверх силы. Оно как — у магов эмоциональное состояние сильно на внешности отражается. Это мы ведьмы внутри гореть будем, а всему миру улыбаться. Маги так не могут. Чем сильнее боль внутри, тем изможденнее выглядит маг.

А еще соображают маги быстро, очень быстро, особенно если это не маг, а архимаг целый.

Глянул Агнехран на блюдце серебряное, глянул на чародеев под прикрытием новоявленного тополя сражающихся, на пальцы наши переплетенные глянул, на меня посмотрел…

И вот смотрел бы и смотрел, я так вечность просидеть была готова, чтобы он на меня смотрел, а я на него, но тут у кого-то нервы сдали.

— Так это ты! — возорычал чародейка капюшонистая. — Ты — ведьма! Не ведунья и ученица ее, а одна ты, как есть одна!

— Ну, про «одна» это ты сильно погорячился, чародей, — ответила на него даже не глядя, я со своего Агнехрана любимого глаз не сводила и не хотела сводить, — не одна я, много нас — и леший, и Мудрый ворон, и кот Ученый, и домовой, и второй леший, и чаща, и вторая чаща, и водяной, и вампиры, и волкодлаки, и бадзуллы, и кикиморы, и черти, и…

И тут улыбнулся мне Агнехран, и я позабыла кто там еще «и». Вот подзабыла и все.

Протянула я руку, щеки коснулась впавшей и прошептала с грустью:

— А все-таки придется учиться компот варить.

— Какой компот, душа моя? — тихо охранябушка спросил.

— Мясной, — вздохнула тяжело.- Тут дело такое, Агнехранушка, коли уж завела мужика, надоть его кормить. Где-то имелась у меня книжка с рецептами, кстати.

— Ага, «Приворотное зелье — тридцать три проверенных рецепта», — сдал меня кот.

Даром что Ученый.

Хотя…

— А вот с нее и начнем, — решила вусмерть пьяная ведьма.

Опосля чего клюку призвала, и вмиг единый у меня в гроте не один тополь был — а цельная маленькая рощица. И в рощице той слегка обалдевшая нежить стояла, прямо по чародейским учебникам созданная. Да, чащи у меня были те еще затейницы, причем обе.

И взвыл чародейка капюшонистый. Возопил просто. Возоорал. Возостенал. Возо…

— Зачем же так орать? — простонала ведьма, на которую медленно, но верно надвигалось похмелье. — У меня, может, голова болит.

Просьбе моей однако не вняли, и индивид под капюшоном возохрипел:

— Это ведь даже не яблони!

— Нет, конечно, — я была полностью с замечанием согласная, — «не убить» это вовсе не равнозначно «дать шанс возродиться».

И вот тогда вытаращился на меня чародейка капюшонистая, а я вот о чем подумала — откуда он про яблоню то знал? Не про капустку там, не про малинку, а именно про яблоню. Про яблоню он узнать мог только если в курсе истории погибшей лесной ведуньи был, а о ней он узнать разве что от Агнехрана мог…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И тут поглядела я на Агнехрана, а он на чародея глядит яростно, аж крылья носа вздрагивают и желваки на исхудавших скулах видны. И именно архимаг и догадался.

— Данир! — с чеканной яростью произнес он.

И тогда вспомнила я, где этот голос слышала! Да где мага молодого, совсем же молоденького видела! А еще слова мне припомнились Агнехраном сказанные и разговор, что между нами состоялся:

«Данир. — сказал тогда Агнехран. — Мне приятно, что ты имя его не запомнила, значит не по нраву пришелся, тем лучше».

Я спросила: «Для кого лучше?»

А охранябушка ответил: «Для меня».

И вот была бы трезвая, никогда не догадалась бы, а так, пьяная вусмерть, вспомнила и чародейку Сирену, и то как любила она этого чародея нестареющего и… Поняла я в чем дело. Этот лицом больно молодой, видать на женщин как-то особливо действовал, и как только маги такое пропустили?!

— Любовь моя, я быстро, — явно сдерживаясь с трудом, сказал Агнехранушка.

— Да не торопись, — улыбнулась магу своему. — Я всегда тут. Все двадцать четыре часа. Всю седьмицу. Все триста шестьдесят пять дней в году. Все…

— Угу, я понял, — прервал меня Агнехран, аккуратно на землю ссадив.

И бутылку мою у Гыркулы отобрал и с собой унес.

— Бутылку то верни! — возмутилась я.

— Верну, — с гневом произнес возлюбленный мой. — Только вот со временем определюсь, а то я знаешь ли не столь свободен в своем расписании, чтобы все двадцать четыре часа триста шестьдесят пять дней в году пить!

— Да я ж… я ж только начала, — оправдалась почему-то.

— Уже закончила. Вампир, о клыках подумай хорошо. Хорошенько-то подумай в следующий раз, как в погреб свой наведаешься. Скоро буду.

Мы с графом только переглянулись обалдело, когда вспыхнул под архимагом круг алхимический, а потом точно такой же вспыхнул уже в блюдце серебренном.

— Айда к Заводи, — предложил кот Ученый.

А мы что? Мы все только за.

Я тропу Заповедную открыла, леший увеличил, и мотанулись мы все к Заводи, только вот меня шатало очень с перепою, а так ничего, шла почти уверенно… правда лешинька от чего-то под руку вел, а так я шла, даже сама.

А опосля сидели мы да и смотрели — с блюдца серебряного с Водей мы изображение на воду перенесли, и изображение стало такое масштабненькое. И главное посмотреть было на что. Магические дуэли они ого-го, а когда целый архимаг да супротив древнего чародея, тоже явно не из последних, это вообще огогошеньки.

Но если по-началу я взирала на битву с рассеянностью зрителя сильно сдобренного алкоголем, то уже следующий удар чародея заставил протрезветь мигом.

Вот Агнехран и Данир стоят друг на против друга.

А вот Данир всего одним словом воспламенил все вокруг Агнехрана.

Кто-то охнул и схватился за сердце — граф. Вождь Далак тут же счел своим долгом напомнить вампиру, что у него сердца вообще-то толком нету.

— Виноват, забыл, — быстро извинился Гыркула.

Но никто даже не улыбнулся — в единый миг всем стало ясно, насколько опасна и сложна схватка между чародеем и архимагом. А я утратила уверенность в том, что Агнехран победит без труда. К сожалению с трудом. С большим трудом. И не прибегая к перевоплощению в аспида, потому как чародей Данир именно к этому его и подталкивал, призвав огонь. А когда тебя подталкивают к чему-то слишком явно, становится очевидным, чего добивается враг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Веся, дрожишь вся, — тихо сказал леший.

— Страшно мне, — так же тихо призналась я.

Лешенька ладонь мою сжал, зажмурилась я, да и передала ему то, что сама видела. А видела я двоих — одного, что был зол, да зол обоснованно, и за близких боялся, за магов своих, за друзей, а больше всего за меня. И второго — ему злоба вековая могущество давала, окрыляла его, сильнее делала. И сила та только нарастала. Нарастала и крепла!