По извиистым волнам - Вал И. Лейн

Я вынырнула у левого борта яхты, противоположного тому, у которого, как я видела, стояла Корделия, и осмотрела его в поисках возможного места проникновения. На корме была лестница, но она была расположена достаточно высоко, так что ее основание находилось в нескольких футах от воды. Я не могла дотянуться до него с трезубцем в руках. Мой план должен был пойти немного не так, как я рассчитывала. Но это было нормально. Было бы неплохо попрактиковаться в способностях сирены на чем-то менее важном, прежде чем пытаться использовать их в полную силу.

Держа голову чуть-чуть над водой, я потянулась к чешуе в кармане, которую ранее сорвала со своего хвоста. Я была более чем благодарна судьбе за то, что она каким-то образом сохранилась до сих пор, не уплыла и не выпала.

Я вспомнила, как засветилась чешуя на шее Корделии, когда она пела ту песню на борту корабля, когда нашла нас с русалками. Она использовала эту магию, чтобы иметь возможность использовать свою силу сирены, даже когда была в человеческом обличье. И я собиралась сделать то же самое.

Я едва слышала, как Корделия разговаривает с Ноем и МакКензи, расспрашивая их о том, кто они такие и как сюда попали.

— Вы можете нам помочь? — спросила МакКензи.

— Вероятно, если это необходимо, — неохотно согласилась Корделия. — Но вы должны оставаться в каюте внизу и не выходить оттуда во время нашей экспедиции, пока я этого не разрешу. — Я слышала, как она приказала команде бросить им обоим спасательные средства и поднять их наверх.

Еще немного, ребята.

Я подождала, пока кто-нибудь подойдет к корме корабля. Роскошная, сверкающая белая яхта была не менее ста футов длиной, и на борту все еще находилось несколько дайверов и членов экипажа, которые все еще слонялись по палубе. Я заметила мужчину лет тридцати с небольшим, который выглядел как рабочий или, может быть, помощник шкипера. Его долговязая фигура скользнула в заднюю часть судна, возможно, собираясь бросить якорь или что-то проверить в двигателе. Он идеально подходил для того, что мне было нужно. Я просто надеялась, что это сработает.

Я открыла рот, и с губ сорвалась та же убаюкивающая мелодия, которую пела Корделия. Словно повинуясь инстинкту, мелодия быстро превратилась в колыбельную мамы, заполнив паузы запоминающимися нотами и поэтическими словами, которые я собрала за последний год:

Затерянный в море

Мечтаешь ли ты обо мне?

По зову волн

Я слышу тебя и ищу

Пока вновь блуждающее море

Не вернет тебя ко мне.

Там, на берегу

Встретимся еще раз

При свете луны люби и оставь

С наступлением рассвета

Вечно меня преследуй

На мгновение мужчина казался ошеломленным, держась за лоб, будто ему стало плохо. Мысленно я представила, как он идет к лестнице. Как я и предполагала, он это сделал. Я улыбнулась той улыбкой, в которой не было счастья, какой-то злой улыбкой, когда чешуя в моем кармане раскалилась докрасна.

Затем я велела ему опустить лестницу в воду, чтобы я могла забраться наверх, продолжая петь и просто желая этого. Он безукоризненно повиновался, и я быстро вскарабкалась по лестнице, волоча за собой трезубец. Промокшая до нитки, оказавшись на борту огромной лодки Корделии, я вздохнула с облегчением, что мой план пока работает. И моя теория о песне сирен оказалась верной. Колыбельная мамы с самого начала была песней сирен. А чешуйки — источником энергии, из которого песня черпала.

Затем я велела мужчине возвращаться на переднюю палубу, где стояла Корделия. Я последовала за ним, держа трезубец при себе и прикрывая спину. Когда мы подошли к выходу, я, не теряя времени, приказала своему новому помощнику тихо подкрасться сзади к Корделии и задержать ее.

Он последовал за ней как по маслу, схватив женщину, которая стояла у перил и выкрикивала вопросы, как МакКензи и Ной.

«А теперь поверни ее лицом ко мне», — приказала я.

Держа на руках извивающуюся и разъяренную Корделию, он развернул ее к себе, по-видимому, борясь с тем, чтобы она не билась сильнее, чем я ожидала.

— Отпусти меня, Дэвид! — закричала Корделия. — Ты меня понимаешь? Отпусти меня сейчас же! Что ты делаешь?

Я шагнула вперед, мои шаги оставляли влажные следы на безупречно отполированной палубе, когда я приблизилась к ней. Я тихонько напевала песню, чтобы держать Дэвида под контролем.

— Катрина, — прошипела она, как только перестала вырываться и смогла поднять глаза и заметить меня. Ее лицо мгновенно смягчилось, когда ее взгляд упал на большой трезубец в моей руке. — Молодец, моя дорогая. Не думаю, что дайверы справились бы с таким глубоководьем. Рада видеть, что ты не была раздавлена таким давлением. — Она улыбнулась.

— Если ты думаешь, что я приготовила его для тебя, подумай еще раз, Корделия. — Я поудобнее ухватилась за металлический стержень, обхватив его ладонью, чтобы почувствовать тяжесть. — Я скорее умру, чем помогу тебе. Не после всего, что ты у меня отняла.

— Ты предпочтешь умереть? — Она хихикнула. — Смелые слова. Возможно, все это давление все-таки подействовало на тебя. Возможно, эта давящая темнота в конце концов стала для тебя слишком тяжким грузом.

Я заколебалась, понимая, что она имела в виду нечто большее, чем просто морские глубины.

— Ты жестока, Корделия.

— Рыбка-ангел, ну же, ну же. Мы уже говорили об этом. Так не разговаривают со своей прабабушкой. — Она выдавила из себя эти слова, когда мужчина сжал ее, одной рукой обхватив за горло, а другой заломив руки за спину. Пренебрежение, прозвучавшее в ее словах, вызвало во мне вспышку ярости.

— Я знаю, почему ты такая. Тебе слишком долго отказывали в форме сирены, — я не знала, зачем трачу время на разговоры с ней. В мои планы не входило выяснять отношения подобным образом. Предполагалось, что все произойдет быстро. Я должна была покончить с этим — покончить с ней — к настоящему времени. Почему я не могла этого сделать?

— И кто же тебе это сказал, дорогая? Грязный пират, в которого ты влюбилась? Он сказал тебе об этом до или после того, как начал убивать? Или это было, когда ты трахалась с ним в той пещере?

Я стиснула зубы при упоминании Майло, подавив желание спросить, откуда она вообще знает о таких вещах.

— Я испытала это на себе, — процедила я сквозь стиснутые зубы, поднимая трезубец и направляя на нее острие.

— Тогда