Кассиопея - Ханна Ким

трудом передвигая ногами, в которых слоями набита слабость, будто синтепон в плюшевой игрушке, и елозит распухшим языком в рту. Думает отстраненно, что хочет пить, но даже не озвучивает эту мысль – прячется за угол, когда его резко дергают за руку.

– Ты бы не налегал так на таблетки, – жарко шепчут ему на ухо. – Я их прячу, а потом смываю в унитаз.

Зачем, Мингю думает. Он ведь за этим и пришел. Ему только таблетки эти помочь и могут. Ему только койка эта жесткая и сможет вернуть желание свернуть в сторону от парапета. У него ничего не осталось, кроме расплывчатого осознания, что дальше так продолжаться не может.

А плывет, если честно, совершенно все. Коридор этот белый, чужие руки, которые суют в рот таблетки и подносят стакан воды, пижама больничная – светлая, с дурацкими мелкими цветочками – и смеющиеся глаза напротив. У Мингю в разуме один туман, а на языке горечь, что стекает вниз – прямо в желудок. Разбавляет собою кровь, будто алкоголем. У него ладони дрожат, и ноги тоже, глаза закрываются постоянно от усталости, а в голове постоянно звучит шепот запредельно громкий.

– Запалили! – кричат сбоку. – Бежим!

Убежать не получается. Никогда не получалось, хоть он и не хотел. Он хотел только лежать на кровати и бездумно смотреть вверх, путаясь взглядом в трещинах на потолке, давиться таблетками и позволять тыкать в себя иголками. Вот это все хотел, но совершенно не того, что его будут вытаскивать из постели каждый гребаный день и водить по коридорам. Что к нему будут пробираться в палату и сидеть возле кровати, рассказывая никому не нужную ерунду. Что будут смеяться в его безразличное лицо, класть широкую ладонь на плечо и говорить:

– Было бы здорово сейчас оказаться где-нибудь за городом в поле и поваляться на траве.

Наверное, Мингю думает. Наверное, кивает он. Хоть и знает, что никогда там не окажется.

Его шлепают по щекам: один раз, два. Он стискивает губы, по-прежнему плавая в темноте, и пытается понять, что происходит. Хочет подорваться и заорать, ибо кто посмел, но сил нет совсем.

– Ты вообще что ли? – возмущается кто-то. Кажется, Юбин. – А если бы тебе так по лицу вдарили?

– А что еще ты прикажешь делать? Не скорую же вызывать!

– Именно это и надо делать.

Мингю открывает глаза и смотрит на склоненное над ним лицо Сонёля. Дергается от неожиданности и хочет куда-нибудь в сторону броситься, но возможностей хватает только на то, чтобы замычать. Ему сейчас не надо – на лицо это смотреть не надо совсем.

Три месяца в пустоте, которые отпечатаны на изнанке выцветших воспоминаний, становятся тремя месяцами реальности, которые так хотелось забыть. А у него ведь почти получилось.

– В чем дело?

Мингю боковым взглядом замечает, как кто-то влетает в Юбина, чуть не сшибая его с ног. Это Чонхо, это точно Чонхо. Ему так хочется верить в это.

– Мы не знаем, он просто… – начинает Тэён, но сразу же затихает.

Мингю снова проваливается куда-то, когда его приподнимают над скамьей. Мотает немного головой, потому что боится чувства падения, а оно преследует почему-то. Как во сне. От самого неба и до земли. Он почти чувствует, как разбивается вдребезги.

– Эй, – на щеке теплое касание чужой ладони, – ты слышишь меня? Ты в порядке?

Мингю фокусирует взгляд. Смотрит Чонхо в глаза. И мир резко приобретает очертания. Он садится, впечатываясь головой в чужой лоб, и ошалело оглядывается по сторонам. Видит Юбина с Тэёном, что стоят в двух шагах, и у второго в руках телефон. Видит Сонёля, сидящего рядом на скамье. А потом – Чонхо, на коленях которого лежал парой секунд ранее.

– В чем дело?

Тэён с Юбином хором смотрят друг на друга, а после – обратно на него. Мингю трет влажный лоб рукавом рубашки и свешивает сначала одну, а затем другую ногу на пол.

– Ты что, не помнишь, как в обморок шлепнулся? – Сонёль наклоняется, чтобы заглянуть ему в лицо, и Мингю морщится на это движение. Мычит неопределенно, потому что вроде бы и помнит, да, но… Соврет, если скажет, что не надеялся до последнего, что все это ему просто приснилось. Потерять сознание посреди людной аудитории у всех на глазах – замечательно, здорово, классно.

– Тебе лучше еще полежать. – Чонхо осторожно тянет его обратно за плечи, но Мингю мотает головой:

– Со мной все нормально. – Трет костяшкой указательного пальца переносицу и бросает недовольный взгляд на Тэёна: – Ты зачем ему позвонил?

– Это первое, что пришло мне в голову, – нехотя признается тот, – ну, после того, как мы с Сонёлем вытащили тебя из аудитории. Там все сбежались сразу, а тут нет никого и дышать легче, поэтому…

Мингю машет рукой в его сторону, жестом прося не продолжать, потому что, честно, ничего не хочется слышать. В голове стоит остаточный звон, но в целом он действительно чувствует себя нормально, и это никак не вяжется с тем, что несколько минут назад он упал в обморок. Почему? Что не так? Переутомление? Точно нет. От жары? На улице градусов двадцать, не больше, – тепловой удар не схватишь даже при желании.

Перед глазами стоит белый-белый коридор. И мелкие абсурдные цветочки на чужой больничной пижаме.

– Иди обратно на занятие, я в порядке, – Мингю бросает быстрый взгляд на Чонхо.

– Уже бегу. – Тот не двигается.

– Отвези его домой, – подает голос Юбин, – я объясню преподу ситуацию. Хотя он и так все видел.

– Да не поеду я нику… – Мингю обрывает себя на последнем слове, когда натыкается на мрачный взгляд Чонхо. – Ладно.

Они ловят такси прямо на выходе с территории университета. Мингю смотрит в окно на Сонёля, который вышел их проводить до центральных ворот, хотя нужды не было совершенно, и пытается заставить себя улыбнуться ему в ответ. Вместо улыбки выходит кривая усмешка со скопившейся смертельной усталостью в уголках губ.

Водитель включает радио – тихо совсем, только для себя скорее, но музыка все равно бьет по ушам. И снова хочется спрятаться куда-нибудь. Желательно в комнату с полной звукоизоляцией, где не будет ни голосов, ни песен, ни чужого дыхания сбоку, которое кажется жутко громким.

Из динамиков доносится: «Hello, welcome home», а у Мингю на несколько секунд перекрывает доступ к кислороду. Добро пожаловать домой, который не дом вовсе, а место, которое поглотило целиком, а теперь всеми силами пытается избавиться. Он понимает теперь. Смотрит на Чонхо, чей взгляд направлен в окно, и жалеет. Обо всем жалеет, но больше всего о том, что позволил себе всего на миг представить то,