Пепел короля, проклятого звездами - Карисса Бродбент

Райн, едва заметно споткнувшийся после нашего танца.

Я разом пришла в сознание, и у меня похолодела кровь.

Райн. Кайрис его куда-то увел.

Возможно, он уже мертв.

Кроверожденный кое-как отстегнул ножны с моим кинжалом, пробормотав:

– Проклятая пряж…

Едва он ослабил хватку, чтобы взять ножны, я выдернула кинжал и вонзила ему в грудь.

В лицо мне хлынула черная кровь. Кроверожденный отлетел назад. Удар не был смертельным. Для этого мне не хватало сил.

Но я выиграла драгоценное время.

Дездемона мигом бросилась на меня. Я понимала: надо действовать быстро. Я не видела, чтобы она применяла магию крови, но это не значило отсутствие у нее магических способностей. Я уступала ей в силе, значит нужно превзойти ее в проворстве. Увы, нужной быстроты движений у меня не было – сказывались последствия трюка Септимуса, решившего меня усыпить.

Удар Дездемоны отбросил меня к стене, но я успела глубоко вонзить кинжал ей в бок. Она лишь вздрогнула, не сводя с меня глаз.

Я выругалась сквозь зубы. Мы обе знали, что я в незавидном положении. Улыбаясь, она замахнулась кинжалом.

И вдруг замерла. Она метила мне не в горло и не в сердце, а в ногу.

Эта секундная пауза оказалась спасительной. Я вильнула в сторону, и лезвие ее кинжала лишь чиркнуло по моей ноге.

Неожиданно я поняла, что к чему. Оказалось, у меня есть изрядное преимущество. Септимус мог бы убить меня сам – чего проще. И Дездемона могла полоснуть кинжалом мне по горлу. Но ни тот ни другая этого не сделали. Не из жалости ко мне, а намеренно.

Я была нужна Септимусу. Во всяком случае, моя кровь. И он меня не убьет. Пока не убьет. Он запрет меня, как рабыню, и сделает орудием своих махинаций.

А зачем ему поступать по-другому? Меня же всегда считали либо полезным орудием, либо угрозой, которую надо устранить.

В глазах вампиров я не была личностью, имеющей какие-то права.

Проклятые твари.

У меня на пальцах вспыхнул Ночной огонь, перейдя на острие кинжала. Это застигло Дездемону врасплох. Она попятилась и вскинула руки, загораживая лицо.

Я ударила ее прямо в сердце.

Возможно, Райн был прав и моя полувампирская кровь означала, что я способна на такое, о чем не отваживалась мечтать. Мне даже не понадобилось прикладывать силу: кинжал вошел в тело Дездемоны, словно был его неотъемлемой частью.

Смаковать победу было некогда.

Выдернув кинжал, я резко повернулась. В жилах появилось знакомое жжение. Напарник Дездемоны очухался. Он поднял руку, и пространство вокруг нас наполнилось яркими капельками моей крови.

Мы бросились друг на друга, сцепившись в комок, где мелькали руки, зубы и лезвия. Его магия жгла все сильнее. Мне никогда не удавалось долго противостоять ей. Я загнала мысли о магии противника на задворки сознания и старалась бить посильнее, гася ее и преодолевая сопротивление кроверожденного.

Я уже ни о чем не думала.

Я была зла.

Меня охватила ярость.

Я не призывала Ночной огонь. Он сам явился и окутал меня.

Когда это произошло, все потонуло в бело-голубых вспышках пламени. Я видела лишь потрясенное лицо противника, упавшего на пол, свои колени, сдавившие его туловище, и руку с занесенным кинжалом.

Я ударила его в грудь.

Он затих. Мельчайшие капельки моей крови безостановочно падали на пол, словно туманный дождь.

Я тяжело дышала. Легкие саднило. От возбуждения у меня бешено колотилось сердце, гоня кровь по жилам. Ночной огонь продолжал полыхать.

Я встала. Меня трясло, но я едва обратила на это внимание. Я до сих пор была так зла, что не могла ни говорить, ни думать.

Только одно слово звучало во мне, одно имя.

Райн.

Я взглянула на стол, возле которого застыла рука убитого мной кроверожденного. Казалось, он пытался до чего-то дотянуться, но не успел. На столе лежал длинный предмет, завернутый в белый шелк. Я сразу узнала, что это такое. Значит, они побывали в моей комнате.

Меч Винсента. Отнимающий Сердца.

На этот раз я не колебалась. Я убрала нож и кинжал и взялась за эфес меча. Рука не ощутила боли. Матерь милосердная, почему же раньше я думала, что прикосновение к отцовского мечу вызывает боль? Сейчас никакой боли не было. Я ощущала силу.

«Змейка, это то, для чего ты всегда была предназначена», – послышался в ухе шепот Винсента.

От звука его голоса я вздрогнула. Всякий раз, стоило мне дотронуться до отцовского меча, голос становился реальнее.

Винсент был прав.

Это то, для чего я всегда была предназначена. А он скрывал от меня мое же предназначение. Подавлял. Врал мне. Он наделил меня своей силой, а потом двадцать лет делал из меня маленькое пугливое существо, постоянно твердя о моей слабости.

Но стоило мне взять в руки меч, в горле возник комок. Меня снова захлестнуло волной горя.

Я была всем, кем мне было предначертано стать.

Дочерью своего отца. Жертвой и ученицей. Величайшей любовью и крушением.

Я не знала, как примирить все это в себе. И вдруг это перестало меня заботить. Мало ли кем он хотел меня видеть!

У меня была его сила.

Ночной огонь разлился по тонкому лезвию словно свет заходящего солнца.

Мне не понадобилось усилием воли вызывать крылья. Они появились сами. Я расправила их и выпорхнула в коридор. Ветер сушил мои слезы.

Где ты?

Подручные Септимуса затащили меня в подземелье замка. Я ринулась в туннели. Лишь немногие знали их лабиринт так хорошо, как я. Винсент надеялся, что однажды эти туннели спасут его от переворота вроде нынешнего. До меня долетало эхо кровопролитных сражений, словно сам замок кричал и стонал в предсмертных судорогах. Из-под дверей сочилась кровь, плиты пола становились темными и скользкими.

Я бежала, бежала, бежала, не позволяя себе хотя бы на миг остановиться и подумать, зачем рискую жизнью, спасая его. Я не знала и вряд ли узнаю потом. Я лишь сознавала, что должна это сделать.

Где ты?

В замке существовали подземные застенки. Но Райн был королем. И не просто королем, а королем, которого оскорбил негодяй, вознамерившийся отобрать у него корону.

Я точно знала мысли Симона о Райне. Обращенный. Раб. Ущербная репутация. Для него Райн так и остался рабом и слугой, призванным выполнять прихоти знати. Смену ролей он не допускал.

Симону нужно было показать свою силу. Он хотел поставить Райна на колени, чтобы это видели все. Хотел сделать то же, что когда-то сделал Винсент, уставив город