Тина Фолсом - Очаровательная смертная Самсона

– Телеконференцию. С кем?

Карл включил монитор. На экране появилась картинка, что-то типа больничной палаты. Он поправил маленькую камеру на мониторе и направил прямо на Далилу.

– С кем-то, с кем мистер Вудфорд хочет, чтобы вы поговорили.

– Мы на связи? – прозвучал голос через динамик, и спустя секунду, показался высокий человек.

– Да, мы слышим и четко видим тебя, Габриель, – ответил Карл. – Мисс Далила, это Габриэль Гайл. Он управляет главным офисом "Службы Личной Охраны" в Нью-Йорке. Габриель один из нас.

– А…? – Она уставилась на мужчину в мониторе. Его длинные волосы были зачесаны назад в хвост, и на красивом лице виднелся уродливый шрам от уха до подбородка.

Да, одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он один из них.

Габриель кивнул.

– Да, мисс Шеридан, я вампир. Очень приятно познакомится с вами. Я надеюсь, что у меня будет возможность встретиться с вами лично через некоторое время. Самсон очень высокого мнения о вас, – Далила узнала его голос, как у того человека на громкой связи.

– Спасибо. Вы хотели бы обсудить со мной аудит?

– Нет. На счет проверки все уже улажено. Мы в курсе, что Майло и его сестра Илона собирались сделать, и мы работаем над последствиями их действий. Нет. Разговор личного характера, – он прокашлялся. – Самсон попросил встретиться с вашим отцом.

– С моим отцом? – у Далилы перехватило дыхание. Они намеривались причинить ему вред? Она немедленно отбросила в сторону эту мысль. После разговора с Амором у неё не было причины полагать, что кто-то захочет причинить вред ей или ее семье, – Что вы пытаетесь с ним сделать?

– Не тревожьтесь, мисс Шеридан. У вас есть мое слово и слово Самсона, что ваш отец в безопасности. Мы понимаем, что у него последняя стадия Альцгеймера, и он больше не узнаёт вас. Но есть то, о чем вы должны поговорить с ним, то, что вы несете в себе уже больше двадцати лет. Вам нужно это закончить, и только отец может помочь в этом.

Далила покачала головой. Она поняла, о чем он говорил, но это не имело значение.

– Это никогда не закончится. Вы же сами сказали. Мой отец больше меня не узнает. Он не помнит о случившемся.

– Это не совсем верно. У него есть воспоминания, просто они закрыты.

– Мистер Гайл, мне очень жаль, что вы тратите свое время, но я больше не могу разговаривать со своим отцом.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я могу держать открытыми его воспоминания достаточно долго, чтобы позволить вам поговорить с ним так, как будто он снова здоров. Это даст вам возможность сказать то, что вы должны ему сказать.

– Это невозможно.

– Вовсе нет. У некоторых из нас есть особый дар. Мой таков. Я с радостью использую его для этой цели. Но у вас будет несколько минут прежде, чем его разум снова затуманится, так что используйте это время с умом. Просто скажите ему.

Далила сглотнула. Камера повернулась от Габриеля к стулу.

Она мгновенно узнала отца. Его взгляд был пустой, плечи опущены.

Слезы накатились на глаза, видя его в таком состоянии. Ничего не может его вернуть. Она никогда бы не смогла попросить у него прощения.

Габриель встал позади ее отца, держа руки в нескольких сантиметрах от головы старика.

Глаза Габриеля закрылись. Через несколько секунд глаза ее отца вдруг оживились, и он прямо посмотрел в камеру.

– Далила, – воскликнул ее отец, – Милая, так приятно видеть тебя.

– Папочка? – ее голос задрожал. Он узнал ее! После стольких лет, он, наконец, узнал ее снова.

– Что случилась милая? Почему ты плачешь? Кто-нибудь обидел тебя? – его голос был полон беспокойства.

– Нет, папочка. Я просто рада видеть тебя.

– Я тоже, я тоже, – он одарил ее восхитительной улыбкой, напоминающей о том, как он всегда смотрел на нее, когда она была маленьким ребенком. – Давно не виделись. Твоя мама и я соскучились по тебе. Ты слишком много работаешь, ты это знаешь?

Далила моргнула. Он не знал, что ее мама умерла. У него не было воспоминаний об этом. Ее мать умерла, когда у него уже была болезнь Альцгеймера.

Не было необходимости поднимать эти воспоминания в нем. Она не хотела причинять ему лишнюю неуместную боль.

– Я знаю, папуля. Я приеду и навещу тебя с мамой в следующие выходные. Как тебе такое? – солгала она, не в силах сказать ему правду.

– Звучит как план.

Далила прочистила горло. Она была в растерянности, не зная, с чего начать.

Слишком много лет она жила с чувством вины, и теперь, когда была возможность поговорить с отцом об этом, она не могла подобрать нужные слова. Но не было правильного пути, чтобы начать разговор.

– Ты иногда думаешь о нашем времени, проведённом во Франции?

Он улыбнулся.

– Много раз, милая.

– Я тоже. Думаю о нем очень много.

– Ты была совсем маленькая тогда, я удивлён, что ты помнишь, – его голос был мягким и пронизан болью.

– Я помню всё о том времени.

Он поднял руку, чтобы остановить ее.

– О многих вещах лучше всего забыть.

– Но как я могу забыть?

– Думай только о хороших вещах, не останавливайся на плохом.

Она покачала головой, слишком шокированная, чтобы говорить.

– Говорил ли я тебе, какую радость ты приносила маме и мне? Я до сих пор слышу твой смех, когда качал тебя на качелях, а ты все требовала выше и выше. Ты была такой отважной маленькой девочкой. Такой смелой. Всегда такой смелой, – он широко ей улыбнулся.

– Я не всегда такая.

– В моих глазах, всегда.

– О, папа, прости меня! – слезы начали накатываться на глаза.

Он изогнул брови.

– Простить за что? Что случилось милая?

– Питер, – выдавила она, – Я должна была что-нибудь сделать. Я… – одинокая слеза скатилась по ее щеке, оставляя горячий след на коже.

– Питер? – удивился он. – Но, милая, ты не могла предвидеть его смерть, так же как и мама, или я. Питер умер от синдрома внезапной младенческой смерти. Даже если бы мы были там в тот вечер, ничего не смогли бы сделать. Мы всегда винили себя за то, что оставили тебя, ответственной за него. Я никогда не забуду ужас на твоем лице в тот вечер. Если бы я мог избавить тебя от этого. Ты не должна была увидеть его смерть. Мы так беспокоились за тебя.

– Но мама была такой грустной все время. Я думала, ты винишь меня.

– Обвиняю тебя? О, боже мой, Далила, нет.

Он подался вперед в своём кресле, заламывая руки.

– Мы винили себя. Если бы у нас не было тебя, твоя мама и я никогда бы не пережили это жуткое время. Ты была для нас единственным лучиком света. Ты была нашим солнышком, но мы чувствовали себя виноватыми, что у тебя начались кошмары, ты снова и снова видела его мертвым в кроватке. Мы не знали, что делать, и поэтому никогда об этом не говорили. Мы всегда думали, что время лечит, и дети всё забывают. Но, оглядываясь назад, я понимаю: нужно было отвести тебя к профессионалу, но мы не знали, что делать. Мне так жаль, что подвели тебя. Пожалуйста, прости нас, – глаза ее отца переполняли слезы.