Земля воров - Карина Халле

медленно отстраняемся друг от друга, Андор осторожно выходит из меня, и я ощущаю странную пустоту там, где он был только что. Затем он ложится рядом со мной на кровать, на его лице отражается та же смесь благоговения и эмоций, которые я испытываю сама.

— Это было… — запинаюсь я, мой голос все еще хриплый от страсти и эмоций. Я на грани слез, мне трудно справиться с ощущениями.

В его глазах нежность и яростное обладание.

— Я знаю. Я тоже это почувствовал. Это было нужно нам обоим. — Он делает паузу, глубоко вздыхая. — В последний раз, когда мы… Я давал тебе свободу и надеялся, что не потеряю тебя. Но я нуждался в тебе, Бринла. Ты нужна мне, как никто другой в этом мире. Мы оба пережили травмирующее событие, и я так боялся, что мы не сможем найти дорогу друг к другу.

Я смотрю в его глаза, все еще широко раскрытые от пережитого, и киваю.

— Я боялась того же, — тихо признаюсь я. — Но, тем не менее, я все еще здесь. И ты тоже.

Среди нашего горя и потерь мы нашли то, что нас связывает и утешает. Это, может, и не заменит то, что мы потеряли, но, по крайней мере, он подарил мне свет. Свет, который может погаснуть, когда он выйдет из этой комнаты, и тьма всегда готова вернуться, но что-то хорошее, что-то настоящее — все равно останется.

Глава 26

Андор

Второй раз я просыпаюсь обнаженным рядом с Бринлой Айр, и снова мир кажется совершенно другим. Как будто всю мою жизнь он был наклонен и только сейчас выровнялся. Это очевидно, да, но есть и что-то более глубокое. Гораздо более глубокое, что-то, что я даже не могу выразить словами, но верю в это. Потому что я это чувствую.

Прошлая ночь была интенсивной. Она была темной, дикой и необузданной, и мы в ней очень нуждались. Это был шанс для нас воссоединиться, шанс для Бринлы исцелиться, сколько бы времени это ни заняло. Потеря члена семьи, потеря любимого человека оставляет такую глубокую рану, что она никогда не заживает. Смерть моей матери не оставила шрама, это просто рана, которая едва затянулась, швы которой могут разойтись в любой момент. Бринла уже потеряла мать и отца, а теперь она потеряла последнюю родственницу, которая у нее оставалась. Рана настолько глубока, что я могу смотреть через нее насквозь.

Но каким-то образом прошлой ночью я смог исцелить ее, пусть всего на мгновение.

— Доброе утро, — шепчу я, прижавшись губами к ее уху. Я уже возбужден и гадаю, не хочет ли она повторить.

Она тихо стонет, когда я провожу кончиком носа по ее волосам, лавандовые пряди переливаются розовыми и серебряными бликами в лучах раннего солнца, заглядывающего в окно. Леми, благослови его собачье сердце, все еще на балконе, его силуэт виден через занавески.

Я медленно провожу рукой по гладкой коже ее плеча и вниз по руке, оценивая упругие мышцы, — свидетельство ее силы. Затем я провожу пальцами по бедрам, и она слегка ерзает, тихо хихикая, от чего по моим венам словно проносится молния.

Я улыбаюсь, прижимаясь губами к коже, и целую ее за ухом. Я нашел чувствительное к щекотке местечко. Ее слабость, нежное место, окруженное со всех сторон толстой броней.

Я еще легче касаюсь ее кожи своими пальцами, позволяя им скользить, словно крылья бабочки. Она прижимается бедрами к моему члену, сильно давит на него, а затем отстраняется, извиваясь, как будто ее тело хочет сбежать, но она не позволяет.

— Так хорошо? — шепчу я, когда моя рука скользит все ниже и ниже, пробираясь между ее бедрами к тому месту, где она обнаженная, теплая и немного влажная.

Она кивает, издавая еще один сладкий стон, от которого мой член болезненно напрягается. Я погружаю пальцы глубже в гладкое лоно, ее бедра слегка раздвигаются для меня. Мой большой палец находит клитор, и я нажимаю на него, потирая медленными кругами так, как ей нравится.

— Ох, — произносит она почти удивленно, и я протягиваю другую руку, обхватываю свой член и вдавливаю ей между ног. Она раздвигает их для меня шире, и я осторожно прижимаю головку члена между ее ягодицами, достаточно, чтобы она вздрогнула и напряглась.

— Не волнуйся, — говорю я, посмеиваясь. — Мы можем отложить это на другой день.

Она немного расслабляется, и я провожу головкой вниз, пока она не оказывается во влажном и теплом влагалище, и я стискиваю зубы, проталкиваясь в нее. В таком положении, когда она лежит спиной ко мне, я не могу удержаться от шипения.

— Черт, — ругаюсь я. — Ты такая чертовски тугая, блядь. Дай мне знать, если я сделаю тебе больно.

Но она только прижимается своими бедрами к моим, заставляя меня войти глубже. Мы оба одновременно выдыхаем, как будто наши легкие выталкивают воздух, прежде чем мы станем кислородом друг для друга. Та самая истинная связь, возникшая из агонии прошлой ночи, непоколебимая, открытая и разделенная, вернулась, соединяя нас воедино.

Мои глаза закрываются, и я теряю себя, раскачиваясь в ней, моя рука лежит на ее груди, перекатывает сосок между пальцами, другая ласкает ее клитор. Я кусаю ее плечо, пока она не издает этот развратный крик болезненного удовольствия. Я стону ей в ухо, спрашивая, все ли в порядке, хорошо ли ей, говорю, что она — эликсир, сильнее и слаще любой магии. Я отдаю себя ей, сильно толкаясь бедрами, пот струится между моей грудью и ее спиной, в комнате пахнет сексом.

Она кончает, пульсируя и сжимаясь вокруг меня, ее голова откидывается назад, и с губ срывается дикий крик. Я поднимаю руку и сжимаю ее волосы в кулак, оттягивая голову еще дальше, и тогда, пока она дрожит подо мной, напряжение внутри меня достигает кульминации. Мои яйца подтягиваются, жар вырывается наружу, и я освобождаюсь, сильно кончая в нее.

— Черт, черт, черт, — вырывается из меня сквозь низкий стон, кровать дрожит под нами, когда я вонзаюсь в нее все глубже и глубже, как будто могу остаться в ней, если приложу достаточно усилий.

К тому времени, когда я заканчиваю — изможденный, безвольно прижавшийся к ее спине, — моя грудь жаждет воздуха, я чувствую, что слишком глубоко увяз в ней, во всех смыслах.

Я медленно выхожу, и она удовлетворенно улыбается, после чего снова опускает голову на подушку и глубоко, довольно вздыхает.

— Я сейчас вернусь, — шепчу я, целуя ее в