Академия Аркан - Элис Кова

— Руки проще отмыть.

Я с трудом сдерживаю смешок. Никогда бы не подумала, что сумею смеяться в таком состоянии.

— Ты же принц. Купи новый диван. Купи хоть дюжину. — Я чешу кошку за ушами и под подбородком, и она охотно вытягивает шею.

— Этот мне нравится. Ещё важнее — это любимый диван Присс.

— А я-то думала, что она уселась на меня, потому что ей нравлюсь я. — Я встречаю ярко-жёлтые кошачьи глаза. — Я всего лишь мешала?

— У неё привычка добиваться желаемого. Прямо как у кое-кого ещё. — Он ставит чашу на стол между диванами и опускается на пол.

— Теперь я точно знаю, что речь не обо мне. — Мой взгляд скользит к его глазам.

— У тебя на попечении принц лично. — Он достаёт карту из кармана, и я успеваю лишь заметить Королеву Кубков, прежде чем она исчезает. Моё тело заживает: раны стягиваются, порезы исчезают. Требуется три карты, чтобы залечить большинство повреждений, хотя призрачная боль всё ещё бродит по телу.

Каэлис берёт мою руку. Присс возмущённо мяукает, когда он отнимает пальцы, столь усердно её почесывавшие. Принц бросает на кошку чуть обиженный взгляд и осторожно начинает стирать кровь — мою с разбитых костяшек и Эзы.

— Только потому, что он сам напрашивался, — говорю я, заворожённая странностью происходящего: принц — Каэлис, из всех людей — вытирает с меня кровь и грязь. Это единственное, что удерживает меня от того, чтобы выдернуть руку. Ну и то, что я не хочу тревожить Присс.

Каэлис тяжело вздыхает. Его голос звучит устало:

— Кто-то ведь должен о тебе заботиться, раз ты сама явно не станешь. Скажи, сцена с Эзой действительно была необходима?

— Я не собираюсь быть его боксерской грушей, когда ему вздумается. И уж точно не позволю снова использовать Повешенного, чтобы швырнуть меня в Халазар… даже если только в моём сознании. — В моём тоне нет места сомнениям.

— Я не против того, что ты защищалась, но обязательно было заходить так далеко?

— Ты и вправду меня отчитываешь? — моргаю я.

— Моему отцу нужны его Старшие живыми, чтобы он никогда не остался без их серебряных карт. — Каэлис нехотя признаёт, и я невольно вспоминаю слова Эзы. — Он почти собрал полный набор двадцати и не относится к числу людей, легко переносящих разочарование.

— Мне плевать на твоего отца, — резко бросаю я.

Каэлис фыркает, а в глазах мелькает что-то похожее на… нежность?

— Возможно. Но мне не плевать, чтобы его внимание держалось подальше от того, что принадлежит мне.

То, что принадлежит ему… Он говорит обо мне. Холодная дрожь пробегает по телу, сменяясь теплом от его прикосновения и влажной ткани, которой он обрабатывает мою кожу.

— Так что в следующий раз советую вовремя остановиться, — заключает он.

— А что будет, если убить Старшего?

— Магия Старшего всегда существует в мире. Она переходит к другому.

— Что-то вроде реинкарнации? — уточняю я.

— Скорее, переноса. Магия мгновенно переходит к другому человеку. Это может быть старик или новорождённый. Этот человек может быть хоть на другом конце мира, хоть рядом с умирающим Старшим. — Он говорит спокойно. — Но этого человека нужно найти, а потом он должен научиться владеть новой силой. Можешь представить, насколько это сложно.

— С Эзой всё будет в порядке, если он не сунется ко мне, — защищаюсь я. Потом, после тишины и тяжёлого вздоха, добавляю:

— Ты не знаешь, каково это — когда всю жизнь тебе твердят, что ты всего лишь вещь, которую можно использовать, избить, выбросить.

От моих слов Каэлис замирает. Тряпка остаётся в чаше, и по воде расплываются красные ленты.

— Возможно, ты знаешь, — шепчу я. Его взгляд всё ещё не возвращается ко мне. Его собственная семья заставила его пожертвовать будущим ради Чаши. И я впервые задаюсь вопросом: каким это будущее могло быть? — В конце концов, ты знал, что я стану сопротивляться при первой же возможности. Вот почему ты её мне дал, когда проверял, смогу ли я использовать карты, чтобы выбраться из Халазара.

Каэлис не отвечает. Лишь тянется за тряпкой и продолжает обрабатывать мою руку. А я лежу неподвижно, глядя в потолок. Сказать ему это оказалось куда изнурительнее, чем сама драка.

— Для тебя я всего лишь игра? — шепчу я.

— Нет.

И то, что я ему верю, заставляет слёзы ярости обжечь уголки глаз. Они не проливаются. Я не настолько сломлена. Но угроза остаться беззащитной повисает надо мной. Было бы куда легче, если бы он сказал, что я ничто, меньше, чем ничто. Но он и заботится обо мне, и использует меня. Я застряла между этими двумя крайностями, и это грозит разорвать меня пополам.

Не дай ему победить, Клара, — звучит голос, не совсем мой собственный. В нём сквозит материнский шёпот: Берегись принца, рождённого пустотой.

— Эза — идиот, — произносит Каэлис после долгой тишины. — Как бы сильно ты его ни избила, это лишь заставит его вернуться снова. И бить сильнее, чем прежде. Попробуй заключить мир, пусть даже вынужденный.

— Я знаю. Теперь он наверняка приведёт друзей, раз понял, что один на один меня не возьмёт. — Я вздыхаю и глубже погружаюсь в подушки, пока Присс толкает мою руку, требуя почесать щёку. — Он не из тех, кто смирится с поражением — ни буквальным, ни переносным.

— В этом он весь в отца… — отзывается Каэлис. Эти слова заставляют меня повернуться к нему, но он смотрит не на меня, а в пламя камина. Его рука с тряпкой снова замирает. — Ты много страдаешь из-за меня. — В его голосе едва слышна нить вины.

— Ну что ты, разве? — я резко вдыхаю и даю сарказму хлынуть в голос.

Он смеётся горько, сквозь гримасу. Но лицо его быстро становится серьёзным снова.

— Мне жаль.

— За что именно? — Я хочу услышать его. У него слишком много поводов просить прощения, и это не будет значить ничего, пока он сам не назовёт причину.

— За многое. — Его слова почти отражают мои мысли, и я едва не смеюсь от этого. — Но в первую очередь за то, что это по моей вине Эза тебя ненавидит.

— Что ты имеешь в виду? — Я знала, что второго принца в королевстве недолюбливают, но его уверенность звучала особенно веско.

— Его отец — надзиратель Глафстоун.

Я резко вдыхаю, наши взгляды встречаются.

— Что? Но у них же разные фамилии. — Подобное я бы точно заметила ещё на занятиях.

— У знати бастардские дети — не редкость. А его мать имела более