Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова

— Что у тебя с ней, Эрлигар?

— Ты нарочно называешь меня полным именем?

— Я напоминаю тебе, кто ты и кто она. Так что между вами происходит?

— Ничего не происходит. Я помню свои обязательства перед Грасией, мама.

— Ты должен понимать, что все изменения в тебе начались именно после того, как вы поцеловались. Я не знаю, как, но леди Кордович разбудила в тебе магию, сын. Всего лишь одним поцелуем. Боюсь даже представить, что произойдет после вашей брачной ночи. Надо поторопить события. Ты сможешь противостоять любому в этом королевстве, если войдешь в полную силу. Ты — Эрлигар!

Зашуршала ткань, видимо, женщина поднялась.

— А девчонку выбрось из головы. Спокойной ночи, сын.

— И тебе добрых снов, мама.

Софья заметалась и не нашла ничего лучшего, чем нырнуть за оконный занавес и замереть. Сердце колотилось где-то в ушах.

«Эрлигар! Эрли-гар. Мертвый язык гаров… Мы совсем недавно говорили о гарах — некогда царствующих в Дамарии драконах. Выходит, Эрли — дракон?»

Соня боялась даже дышать, чтобы не выдать своего присутствия. Что подумает леди Асдиш, когда застанет ее прячущейся у дверей сына? Позора не оберешься.

«Поздно ругать себя за необдуманный поступок, надо просто переждать, когда все утихнет, и вернуться в свою комнату», — решила «безродная девчонка», слушая, как гулко стучат каблуки удаляющейся женщины. Вот бы еще быстро найти дорогу назад, не заплутать бы в темном замке…

— Выходи, она уже ушла, — занавес распахнулся. Лорд Асдиш в накинутой на плечи рубашке придерживал перевязанную руку. И как он терпел, когда нес на себе старуху?

— А откуда вы знаете, что я здесь?

— С некоторых пор у меня по-звериному острый слух, — он смерил взглядом застеснявшуюся Соню. Начиная от кончиков пылающих ушей до скрещенных от неловкости ног. — Ты почему босиком?

А она и не заметила, что ноги заледенели.

— Мои сапоги унесли, а другой обуви нет. Халат тоже не мой… чей-то… как и рубашка…

Боги, о чем она говорит! Хорошо, что не додумалась рассказать о панталонах! Нет, лорд Асдиш определенно на нее неправильно воздействует, раз она начинает делать всякие глупости. Например, прямо сейчас ей хочется его утешить. Видно же, как морщится от боли. Поцеловать в лоб, провести по груди ладонью, чтобы услышать, как часто бьется сердце, позволить и ему послушать Софийкино — оно тоже заходится, трепещет, как пойманная птица.

«Тебе никогда не быть женой. Ты можешь рассчитывать лишь на роль любовницы». Вот как она сейчас выглядит? Пришла полураздетая, без сопровождения. Слова монахини о месте Софийки в обществе ей не забыть, а особенно после того, как леди Мирудскую вычеркнули из списка достойных невест королевства.

— Забирайся на кровать, — лорд Асдиш откинул покрывало. — Ты совсем заледенела.

Софья, оказавшись в комнате мужчины, видела только ее, огромную кровать. И шла прямо к ней, ни минуты не раздумывая, и не проявляя и тени смущения. Забралась и подвинулась, оставив место для Эрли, но тот, укутав плечи поздней гостьи одеялом, перенес к кровати стул и сел на него как на коня, пристроив раненную руку на спинке.

— Ты зачем здесь?

— Я хотела… — голова гудела как колокол в монастырской колокольне. Все мысли, что роились в голове, пока Софья спешила в эту часть замка, разметало. Она самой себе не смогла бы объяснить, откуда такая сумятица в чувствах, почему на нее так влияет близость лорда, а потому не удивилась, когда выпалила на одном дыхании: — Требую право первой ночи!

— В смысле?

— Я требую право первой ночи, — уже более спокойно произнесла София и, видя, что поразила своей наглостью, и Асдишу требуется разъяснение, добавила: — Ваша невеста будет второй. Я — первой. Ведь так вы, лорды, обычно поступаете, когда заявляетесь на чужую свадьбу?

Эрли рассмеялся. Он смеялся долго, морщась от боли и хватаясь за раненое плечо.

— Я не перестаю тебе удивляться. Когда-то ты потребовала поцелуя…

— Он тоже был первым.

— Теперь предлагаешь себя.

— Я не предлагаю. Я требую. Это совсем разные вещи, не находите?

— Но как-то все странно. Нет, и смешно, конечно. Ведь я не девственник и по статусу гораздо выше тебя.

— Моей девственности хватит на двоих. Вы только попробуйте! Если вас шатнуло от моего первого поцелуя… да-да, я помню, как вы едва не упали… то только представьте, что будет после… после осуществления моего права.

— Милая, право первой ночи требует сюзерен у вассала, а не наоборот.

— А вы представьте, что я дочь короля. В этом случае я буду вашим сюзереном?

Эрли задумался, помял пальцами переносицу. Соня терпеливо ждала. Ничего ведь страшного не произошло? Вон, лорд Асдиш даже улыбается. А мог случиться иной исход: бежала бы сейчас в свои покои вся зареванная и трясущаяся от унижения. Надо же! Она предложила себя, а он отказался! Опять! Неужели придется действовать силой?

«Силой убеждения!» — поправила она себя.

Ну да, ну да, негоже порядочной девушке напрашиваться в любовницы, но у нее, у Софийки Вежанской, веская причина. Даже не одна, а несколько.

Во-первых, Эрли не любит Грасию. Соня это поняла по их поцелую в беседке. Холодному, бесчувственному. Во-вторых, если вспомнить слова леди Асдиш, единение тел должно сделать Гада сильнее. Если один поцелуй, пусть и вытребованный, сделал из него воина, могущего одной рукой расправиться с дюжиной стражников, то что говорить об изменениях после ночи любви? И да, Соня теперь уверена, что именно она поделилась с Эрли магией. Не Грасия, она! Иначе как объяснить совпадение, что они оба умеют открывать порталы? Ну и в-третьих… Третья причина была самой веской и очевидной: София любит Гада. Она больная им, он, как признался, ею, а их поцелуи — лекарство. Нельзя умирающим отказывать в лечении.

— Первая любовь, первый поцелуй, право первой ночи. Прерывать такую цепь — преступление, — ее пальцы потянулись к узлу на халате.

— Шиповничек, что ты со мной делаешь?

— Вот увидите, вы не пожалеете.

— Но я скоро женюсь. Не на тебе.

— Я знаю, вас заставил Гванер, но его больше нет.

— Не строй песчаных замков. Смерть Гванера мало что изменила: у меня есть обязательства перед родом.

— Никто не узнает, — халат сполз с плеч. Пальцы потянули ленту на вороте нижней рубашки. И кто придумал такой дурацкий фасон?