Кассандра Клэр - Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

— Я люблю тебя, — он больно поцеловал её в губы, отступил, и меч, зацепившись, разорвал край её футболки — Гермиона ахнула, улыбнулась сквозь залившие лицо слёзы…

— Береги себя, Гарри… — она всегда признавалась ему в любви именно так.

Он кивнул и повернулся к Рону, продолжавшему демонстративно изучать свои кожаные браслеты:

— Ну, мы готовы?

Она мгновенно вспомнила, как зимней морозной ночью в Хогсмиде они втроём, преклонив в снегу колена, поклялись не разлучаться до самого конца. И вот — конец уже близок, а она совершенно к нему не готова…

— Готовы! — солгала она.

Рон кивнул. Гарри пошёл к пентаграмме, друзья двинулись следом — как делали все семь прошедших лет.

…Боже, храни Гарри… — подумала Гермиона, глядя на шагнувшего в магический знак юношу. Рон нервно улыбнулся, и она попыталась сделать то же самое… В этот момент её что-то ударило, отшвырнуло в сторону.

— Ах ты, сучка…

И она встретилась взглядом с холодными серыми глазами обладателя этого ледяного голоса.

Люциус Малфой.

— Драко, подожди!

Уже миновавший полкоридора, он обернулся с громким проклятьем.

— Куда тебя понесло?! Ты что — не слышала, что сказал Гарри?!

Джинни остановилась, протянув руки:

— Так нечестно! Это я должна была пойти за ним.

— Или не ты, — горькая улыбка исказила губы Драко. — Помнится, ты никогда не могла отказать этому парню.

— Неважно! Но ты не должен рисковать собой! Это обязана быть я! Я привела его в мир, я во всём виновата!

— Знаешь, я ему напомню это перед тем, как прикончу.

Её губы дрогнули от удивления:

— Прикончишь?.. Но ты не можешь его убить…

— Да ну? И почему нет?

Она на миг замешкалась.

Сказать правду было так просто:

…Потому что если умрёт он, я тоже могу умереть.

Будь это единственная причина, по которой она противилась смерти Тома, она бы без колебаний произнесла эти слова.

Однако всё обстояло не так-то просто.

А потому она промолчала.

— Я так и думал, — подытожил Драко, развернулся и двинулся дальше.

Джинни безмолвно сползла по стене, глядя ему вслед.

Перекосившись от ярости, Люциус застыл над Гермионой. Как и у Тома, его изящная серая мантия сверху донизу была вымазана в копоти, а руки разбиты в кровь.

— Так это твоих рук дело, — прорычал он, недрогнувшей рукой нацеливаясь палочкой ей в лицо. — Паршивая грязнокровка…

…Чаша защитит меня, — подумала Гермиона, однако вопреки всему её сердце отчаянно забилось при виде холодной злобы, льющейся из его глаз.

С ней едва ли кто-либо и когда-либо говорил, задыхаясь от столь лютой ненависти, даже — давным-давно — Снейп. Хотя вот Драко общался с ней именно так, и, не случись всей этой истории с Гарри, возможно, Драко бы вырос в такого же монстра, каким являлся его отец, — с разумом, холодным как зима, и глазами, серыми и колючими, будто сосульки.

— Всё кончено, — сказала она, — вы больше ничего мне не сможете сделать.

— Гермиона, — сквозь дым позвал Рон, — Гермиона, ты… — он осёкся, когда его глазам предстала эта картина. Гермиона буквально видела, в каком направлении помчались его мысли: на руке Рона были ножи… но что от них толку, если у Люциуса палочка? А Гарри был уже внутри пентаграммы и, вероятно, в этот самый момент сошёлся в битве с Вольдемортом…

— Рон! — завопила она, жестом приказывая ему не соваться, и добавила по-идиотски: — Всё в порядке, он ничего не сможет мне сделать…

Люциус визгливо рассмеялся и, схватив за руку, дёрнул, усадив на пол, — прежде чем она успела вырваться, он уже сдирал заколку; через миг та — вместе с изрядным клоком волос — уже была зажата в его руке.

Гермиона вскрикнула, потянулась к ней, но Малфой с силой пихнул девушку обратно на пол — задыхаться от боли и потрясения.

— Я должен был догадаться… По одной только твоей мерзкой физиономии, грязнокровка, когда мы тебя сюда волокли! А я-то решил, будто мне померещилось торжество, мелькнувшее в твоих глазах! А ты не дура, — констатировал он, вертя заколку в пальцах. — Похоже… да, в тебе есть толика коварства, некая злобность, как у крысы или ласки. Я что-то об этом уже слышал: дескать, смешение крови приводит к всплеску примитивной сообразительности. Подсунуть фальшивку Вольдеморту — согласись, трюк-то из дешёвеньких… Но ведь почти получилось, верно?

Он ткнул кончик своей палочки ей под подбородок, заставив поднять лицо.

Худшим в лицезрении Люциуса Малфоя было то, что её не оставляла мысль, будто перед ней нечто вроде эхо Драко: то же точёное лицо, те же черты, тот же тягучий и острый, как алмаз, голос.

— Убирайся от неё, — однако Рон не приближался, боясь любым жестом спровоцировать Люциуса.

Тот рассмеялся резким, издевательским смешком, и в горло Гермионы вжалась палочка, заставив её хрипеть и давиться.

— Avada…

— Нет!!! — Рон вскинул руку, и из браслета на запястье выметнулся нож, во мгновение ока уже пересёкший комнату и вонзившийся в руку Люциуса чуть выше локтя. Малфой, замычав от боли, пал на колени, выронил палочку, а Гермиона, едва переведя дух, тут же сцапала её и махнула в его сторону:

— Stupefy, — прокашляла она.

С конца палочки вырвался сноп света, глаза Люциуса закатились, и он рухнул на мраморный пол, заливая его кровью из раны.

Гермиона потрясённо повернулась к Рону:

— С ума сойти. Где ты так научился метать ножи?

Рон перевёл взгляд на свои руки и робко пожал плечами:

— Ну, типа… где-то научился.

Горький дым. Горечь во рту, горечь в глазах. Ноги жгло даже сквозь ботинки, и Гарри знал: стоит ему упасть — он сгорит заживо. Пот струился по спине, волосы налипли на лоб, меч Гриффиндора бил по ноге и до боли оттягивал руку. Рукоятка уже стала скользкой от пота.

Почему-то никто не упоминает о подобных вещах, когда пишет о героических странствиях и сражениях: ни о том, как сосёт под ложечкой от страха и напряжения, ни о кавардаке в голове, ни о медном вкусе во рту — вкусе ненависти и насилия.

Он слышал вой Тёмного Лорда, и вой становился всё громче по мере того, как Гарри приближался к центру пентаграммы. Вой смешивался с воплями ещё кого-то; Гарри споткнулся и отскочил в ужасе: по пылающему мраморному полу полз Черверхост в дымящейся одежде и с дымящейся — местами красной, а местами уже обуглившейся — кожей.

— Воды… — прохрипел Червехвост, металлической рукой хватая Гарри за полу мантии. — Во имя Господа нашего… умоляю… воды…

Он поднял голову, и Гарри увидел — жар выел ему глаза, оставив пузырящиеся бельма. Юноша вскрикнул от отвращения и ужаса, отпрыгнул, чувствуя подступающую к горлу тошноту. Железная хватка Червехвоста сдёрнула мантию с плеч, оставив Гарри дрожать в куртке и рубашке.