В самом Сердце Стужи. Том IV - Александр Якубович

мой такое хозяйство развил, хотя свиньями стал заниматься еще прадед, но вот по-настоящему крепкую ферму мой родитель основал. Ночами не спал, свиней пас, али заготовки делал, али кашу варил… много работы делал. А там и заготовки соломы, торг с купцами и соседями, зерно на корм искал получше да подешевле. И матушка моя ему помогала, всю жизнь, спины не разгибая. А ведь свиноферма это вам не землю пахать. Животина каждый день ухода требует, каждый день свиньям утром дать надо, загоны почистить, соломы свежей постелить! А как опоросится свиноматка, так там совсем другие уже тревоги. Ведь у обычной хрюшки-то четырнадцать сосков, а иногда и дюжина всего! А в опоросе может быть и двадцать поросят. И что, давать погибать малышам? Углем пометки сделал на головах, а потом сидишь рядом с маткой, следишь, чтобы каждому хватило молозива, сам к соскам прикладываешь по очереди. А если не хватает и тощие растут, так со второй недели молока козьего али коровьего покупаешь, если своего не хватает, и через тряпочку прикармливаешь, выхаживаешь, пока кашу или овощи отварные сами есть не начнут… Другие фермеры или ленились, или не досматривали, или сил не хватало. А батюшка мой с маменькой за каждого поросенка сражались, как в той битве! Каждый выжить должен, если даже в опоросе две дюжины! И мы с братьями и сестрами помогали, куда уж не помогать, когда родители с ног валятся! Ночей не спали, так, кемарнули пару часов тревожно и опять работать… Может, поэтому и обрадовались они так, когда я склонности к учебе проявил, а деньги уже были, дабы отправить к Храму меня. Видели в этом цель они свою — хоть одного отпрыска не просто свинопасом и фермером вырастить, а чтобы в люди выбился. Их эта битва была, ожесточенная. И моя теперь тоже. Потому что ответственен я теперь не только перед собой, но и перед родителями своими, которые меня кормили-поили, да наукам в Храме обучали за серебро полновесное…

— Так вас сам Алдир коснулся, препозитор, чудеса взмахом руки творите, — заметил я. — Супруга моя говорила, что такого сильного жреца еще поискать, учитывая, как вы молоды.

— Это миледи конечно права, — согласился жрец, повыше поднимая факел, чтобы лучше освещать своему мулу дорогу. — Однако же отчего Алдир обратил внимание именно на меня? Отчего даровал такие силы? Думалось мне всегда, что заслуга это батюшки моего. Который творения его берег и помирать бесполезно не давал, за то, что ночей не спал и трудился, за то что не противился тому, чтобы меня в храме учили, хотя семья пары крепких рук лишилась. Останься я на ферме, так уже бы и жена была, и детишки подрастали, у нас в семье рано принято жениться. Уже бы следующее поколение от меня силы набиралось и на хозяйстве трудилось. А учеба вырвала меня из семейства, направила по пути служения. Может потому Алдир меня и коснулся, милорд, и к молитвам моим никогда глух не бывает. Говорят, чтобы так исцелять и силу подобную иметь, надо в молитвах не один десяток лет провести. Да только думается мне, что заслуга все же отца моего есть с матушкой, что трудом своим и уважением к жизни созданий Отца нашего взор его на меня и обратили. Вот как мне видится собственная сила. Нет в ней заслуги моей, скорее, заслуга моих родителей и семейства, а значит, обязан я их трудолюбию и рвению соответствовать. А был бы на моем месте повеса какой, али зазнайка, который бы уверовал в собственную исключительность? Так что не смотрите по сторонам, милорд. Наследники часто бывают слепы к делам предков своих. А вам вдвойне сложнее, ведь вы первый в своей фамилии, основатель благородного рода. На вас двойной, да даже тройной груз! И за себя, и за надел, и за своих потомков! Но сдюжите, как и любой достойный человек, милорд Гросс, обязательно сдюжите!

На эту реплику я Петеру ничего уже не ответил, путь продолжили молча, прорываясь через непроглядную темноту летней ночи. А темень стояла на самом деле кромешная. Погода была облачная, луны не видно, а значит, не было и никаких вспомогательных источников света. Спасали только факелы.

Но добрались до переправы мы без происшествий. Растолкали паромщика, который будто бы чувствовал, что мы вернемся ночью и ждал нас уже на этом берегу Херцфлюсса, после чего мы оказались на обжитых землях близ Херцкальта.

Когда я отдал коня, ополоснулся с дороги и наконец-то проскользнул в покои, по ощущениям был уже второй час ночи.

Эрен крепко спала и на открытие двери не отреагировала, но едва я сел на край кровати — тут же повернулась лицом в мою сторону, раскидав по подушкам свои вьющиеся темные локоны. Я, стараясь не лечь на волосы жены, пристроился рядом, поцеловал Эрен в лоб и вроде бы только моргнул, ведь после мытья я был полон сил и достаточно свеж… а уже настало утро. Эрен еще спала, зажав между коленей свою простынь, которыми мы укрывались летом вместо одеяла, так что я опять поцеловал жену и так же тихо начал вставать. Солнце было уже довольно высоко, но перед завтраком стоит заглянуть на казармы, проверить парней, график дежурств на воротах и переделать еще массу дел, которые требовали сейчас моего участия…

— Полежи еще со мной, барон Гросс, Херцкальт без тебя под землю не уйдет, — сонно приказала Эрен, хватая меня пальцами за рубашку и требовательно дергая за ткань.

— Мне надо зайти на казармы и…

— Не надо, я все решила, — пробормотала жена, переползая на мою сторону.

— Что решила?

— С Арчибальдом. Он вернулся к работе, — просто ответила жена.

От таких новостей я даже опешил. Это как Эрен умудрилась вытащить инвалида из глубокой депрессии? Да еще и после плена? По моему опыту общения со специалистами, у Арчибальда сейчас должен быть полный набор расстройств в острой фазе, которую надо переждать, прежде чем возвращать его в жизнь. Иначе он просто одним днем не выдержит и залезет в петлю. У меня даже где-то был набросан план вывода мужчины из состояния посттравматического расстройства, который я переписал с терапии, которую проходил сам, когда думал сдаться. А тут…

— И как ты этого добилась? — осторожно спросил я, укладываясь рядом.

Эрен обхватила меня за корпус, точнее, просто перекинула одну руку поперек моего живота, и уткнулась носом мне в плечо.

— Приказала отмыть и протрезвить. А потом поговорила.

— Орала?..

— Немного. Но больше из-за того, что позорил твое имя