Эпоха героев - Нира Страусс

Вокруг стояли монолиты с высеченными спиралями — самых разных форм и размеров.

Внутри мне всё напомнило руины, в которых жил Фионн. Видимо, он подумал о том же — закачался в дверях и несколько раз моргнул.

В помещении были выцветшие картины, обтрепанные гобелены, разбитые статуи, как в особняке, арфы и лютни без струн, помятые боевые шлемы, кольчуги с прорехами…

Они не спасли многого, и почти всё было в плачевном состоянии.

Я провела рукой по обратной стороне бронзового зеркала, украшенного узором из спиралей и завитков.

Красивая фэй смеётся, расчёсывая волосы. Стоит ли ей заплести их, как у подруг, или лучше оставить распущенными?

Образ исчез в одно мгновение — с отблеском беззаботного счастья.

Когда я перевернула зеркало, от стекла остались только осколки по краям.

Сквозь щели в стенах проникал свет из леса и падал на мозаичное панно, частично скрытое бюстом гнома с пышной бородой.

Меня поразило, как ярко сохранились его цвета.

— Я подожду снаружи с Вел, — пробормотал Мэддокс, зажав нос предплечьем. Его костяные шипы торчали сквозь одежду.

Фионн последовал за ним с мрачным видом.

— Пойду с тобой. Не люблю шастать, как банши, по воспоминаниям.

Я склонила голову, заворожённая мозаикой.

Сцена шла слева направо и покрывала почти всю стену храма.

Из дуба рождались двое детей-фэй.

Дети росли, и один всегда был освещён солнцем, а второй следовал за ним по пятам.

Они поднимались на цветущий холм, на вершине которого стоял трон…

И последняя часть была закрыта бюстом.

— Ничего интересного, — протянул Оберон у меня за спиной.

Я сжала губы, и тьма осторожно обвила голову гнома, приподняв её и отодвинув в сторону.

Ребёнок, озарённый солнцем, превратился в высокого, величественного фэй — и занял трон.

Из его висков вырастала полноценная корона из рогов, как у взрослого оленя-самца.

С розетками, отростками и венцами.

Всё — ослепительно белое.

Не молочно-белый цвет Волунда, а белизна только что выпавшего снега — в начале октября, в Хелглаз.

Его брат, с рогами поменьше и темнее, стоял рядом с троном, улыбаясь, демонстрируя поддержку.

У подножия холма располагался Борестель.

— Паральда и Халдре, — прошептала я.

— Их называли небесными близнецами. И хотя корону надел Паральда, говорят, Халдре никогда не завидовал и не предавал брата. Жаль, что они не передали это братство своим потомкам.

— Что ты имеешь в виду?

Фэй только пожал плечами.

Я ещё несколько секунд впитывала в себя мозаику, а затем вернула бюст на место. После этого взглянула на Оберона с приподнятой бровью:

— Почему ты ненавидишь Братство?

Вместо удивления вопрос его развеселил.

— Это слово слишком сурово, прелесть.

— Просто я не вижу другого объяснения, кроме как ненависть, почему ты состоишь в Инис Файл, если очевидно, что ты не разделяешь всех их убеждений.

Он приложил руку к груди, изображая обиду:

— Очевидно, говоришь?

— Я видела тебя в первую ночь здесь. Ты снял тела герцогов и их свиты. И, думаю, похоронил их с почестями.

Он не стал отрицать. И я не упустила нервный подёргивающийся жест его губ.

— Может, я их осквернил. Они не были хорошими людьми.

Я вспомнила, что герцогиня сделала с Раном и его братьями, когда те были ещё детьми.

— Нет. Но младший сын герцогов не заслуживал смерти. А послание, которое Волунд хочет отправить их гибелью, — опасное.

Взгляд Оберона переместился на мозаику и наполнился воспоминаниями, которых я не знала. Болью.

— Никто, никогда, полностью не согласен с решениями и правилами того, частью чего он является. Это идеалистичное и ложное представление. Те, кто присоединяются к Братству или Инис Файл, делают это по множеству причин. И остаются — по множеству других. Иногда дело вообще не в убеждениях, прелесть.

— Дай угадаю: ты оказался в Инис Файл не по собственной воле, а по остаточному принципу. Не хотел быть в Братстве, но всё равно стремился сражаться со Двором — и был достаточно умён, чтобы не пытаться играть в мстителя в одиночку.

Оберон молчал.

Я не знала, спугну ли я его, если продолжу давить, но рискнула:

— Почему тогда?

— Потому что я не хотел закончить, как мой отец. Умереть впустую и оставить после себя сломленных людей.

Его отец?

Что-то всплыло в глубине памяти — смутный образ той первой ночи в дворце, когда Мэддокс признался, что он — илле. Тогда же он рассказал мне о сложной интриге, начавшейся задолго до того: как Дектера соблазнила молодого Ниама, чтобы подменить детей. И чтобы привести Мэддокса с Огненных Островов…

«Связь была возможна только благодаря двум могущественным друи, которые пожертвовали своей жизнью, чтобы перенести меня сюда. Айрмид, бабушка Пвила, и Дурмас, отец Оберона. Своей магией и последним дыханием они доставили меня из Дагарта в ту самую ночь, когда я родилась».

Я с силой зажмурилась.

— Твой отец принадлежал к Братству и был частью плана с Мэддоксом.

Пустая улыбка появилась на лице Оберона.

— Он искренне в это верил. Моя мать пыталась его отговорить — просила не участвовать, или хотя бы не приносить себя в жертву, не оставлять нас одних. Мне было шесть. Но Дурмас, Шёпот Воды, был готов на всё, чтобы остановить Нессиев. Если его товарищи собирались принести себя в жертву, он не мог отступить. К тому же он был самым сильным друи в Братстве. Без него этот дракон, скорее всего, никогда бы не попал на материк. — Он бросил на меня взгляд краем глаза — с тем видом, каким смотрят те, кому скучно и кто устал от всего. Совершенно не так должен был выглядеть человек, рассказывающий нечто, что должно было разрывать душу. — Так что скажи спасибо моему отцу за свой найд нак, прелесть.

На мгновение я просто смотрела на него.

Пыталась переварить ту уязвимость, которую он только что обнажил.

То, что он и его семья заплатили цену за дело Братства — и раны от этого остались на всю жизнь.

— Мне очень жаль, Оберон.

В его глазах вспыхнуло серебро.

— Почему? Потому что, если бы ты — или кто-то из твоих предков — имели яйца взять в руки меч намного раньше, мой отец был бы жив, а моя мать не сломалась бы от горя? — У меня перехватило дыхание, потому что… я об этом даже не думала. — Спокойно, я не держу зла. Как ты и сказала — я не разделяю всех взглядов Волунда, и точно знаю, что ты не волшебное лекарство от болезни Гибернии.

— Ну, спасибо.

— Не пойми меня неправильно — я