Наследник для зверя - Анна Григорьевна Владимирова

по лесу и наблюдал, как она изучает все вокруг, словно котенок. Как прыгает в ночных фиалках за светляками, как карабкается по деревьям и гоняется за сонными грызунами по подлеску. Утром я зазывал ее обратно в дом, дожидался оборота и утаскивал спать в кровать, а она только сонно спрашивала, где ее носило… и снова засыпала.

Только сегодня что-то совсем выдохлась. Пришлось оборачиваться первому.

— Эй, пошли, — подполз к ней на четвереньках и уселся рядом. — Пора отдохнуть…

Малышня в ее животе уже проснулась и вовсю разминала конечности, выпирая ими из живота. А меня обеспокоила мысль — а если срок подошел? Доктор предупреждал, что она может родить раньше.

— Донна, — позвал я серьезно. — Нам надо в больницу, да?

Ее зверь выгнулся и перекатился на спину, выпячивая живот и подгибая лапы.

— Не пугай, — провел ладонью по ее пузу, чувствуя, как резво пинаются дети. — Приучила малышню гулять по ночам. Сама-то будешь дрыхнуть…

И я улыбнулся, укладываясь рядом и обнимая свою хищницу. Она невозможно вкусно пахла — морозной свежестью и терпкой хвоей.

— Люблю тебя, — зарылся носом в ее холку. — Слышишь?

Ответом мне стало ленивое урчание. Я не говорил Донне, что люблю. Я это "делал". Хоть времени у нас постоянно было в обрез, я каждую свободную минуту стремился к ней. С момента моего возвращения из тюрьмы мы с ней закрылись в собственном мире — перестали появляться где-либо вообще, давать интервью и избегали любого внимания, потому что нам не хватало времени друг на друга. И я готов был ходить за ней не только ночами, но и сутками напролет, лишь бы быть рядом как можно дольше…

Заключение в камере перевернуло мой мир. Я понял, что в любую минуту кто-то где-то может решить, что я должен оказаться за решеткой. Такое не забывается. И хотя причин не доверять Виммеру у меня больше не было, страх остался. А желание выворачиваться наизнанку ради кого-то потеряло яркость. Пожалуй, обо мне перестанут говорить и выделять среди прочих, но теперь было плевать. Потому что важным стало другое — вот эта теплая большая пузатая кошка в объятьях и все, что с ней связано.

— Донна… я замерзаю…

Она вздохнула, перевернулась на подгибающие лапы и, тяжело поднявшись, поплелась к двери. Я направился следом, помог ей позаботиться о человеческой ипостаси — вскарабкаться на диван в гостиной — и направился в кухню сварить кофе.

— Доброе утро, — прокряхтела она сонно от входа, кутаясь в плед, что я ей всегда оставлял.

— Привет, — обернулся от кофеварки. — Как ты?

— Хорошо, — улыбалась она. — Выспалась. И очень хочу, чтобы теперь и ты выспался…

Я позволил себе обнять ее лишь коротко — боялся задушить своей бездонной тоской. Только в звере отдавался порывам, пока она не видит… Донна задержалась рукой на моей шее и не позволила сбежать за кофе:

— …Рон, тебе надо принять, что ты не можешь всегда быть рядом, — заглянула она в мои глаза, и во рту враз пересохло.

— Я не смогу, — нахмурился и, более не ограничивая себя, сгреб ее в объятья и усадил к себе на колени.

— Мы тебя раздавим, — заерзала Донна, но я не пустил:

— Вы все очень маленькие, чтобы меня раздавить, — усмехнулся.

— Рон…

— Я не смогу. Даже не хочу пытаться, Донна…

Пальцы скользнули под плед, и я зажмурился от удовольствия, осторожно оглаживая живот.

— Не буди, — улыбнулась она.

— Когда они там уже? Выложу вас всех на кровати кучкой и буду любоваться.

Донна прыснула и поцеловала меня в щеку:

— Иди спать, папа-кот… Я тоже тебя люблю.

А я замер с ней в руках обескуражено... Неужели?..

— Черт, я был уверен, что могу высказать тебе все...

— Ты все еще можешь, — довольно зажмурилась она. — Иди...

Не знаю, сколько прошло... только выспаться мне так и не удалось:

— Рон… — То, что голос Донны непривычно взволнован, дошло не сразу. — Рон, кажется, им понравилась твоя идея…

— Какая? — пробурчал сонно, пытаясь не уснуть снова.

— Выложить нас всех на кровати… Поехали в больницу…

Эпилог

Сначала я переживала, что двойня —для меня перебор. Но теперь, видя, как перетаскивают бабушки-дедушки себе детей из рук в руки, стало казаться, что не так уж и много.

— Ты как? — шепнул Рон мне на ухо в очередной раз. — Не устала?

— Я же ничего не делаю, — улыбнулась и обняла его за шею.

В гостиной было необычайно уютно. С этим домом предстояло расстаться, но пока что я наслаждалась теплом, что он дарил, и компанией, которая собралась здесь полюбоваться на наших детей.

Близнецам была неделя, когда Верд выпустил нас из больницы. Рон бросил все дела и даже трубку ни разу не поднял на рабочие звонки, пока мы рожали и лежали в палате. Наверное, это были лучшие дни в нашей с ним жизни — никаких разногласий и расставаний, полностью поглощенные друг другом и детьми. Сейчас, глядя, как малыши ходят по рукам, я испытывала звериное раздражение и ревность. Но позволяла своему зверю высказываться, сколько влезет. Внутри. Я же понимала, что Рон скоро снова вернется к работе, а мне понадобится помощь.

— Интересно, а они оба будут как ты? — вздохнула я, млея от удовольствия. С одной стороны меня грело пламя от камина, с другой — тепло любмого мужчины.

— Нет. Кристина будет как ты — в пятнышках. А Лайонел — черный.

— Здорово! — восхитилась я. — И как ты это видишь?

— Это не я, это мой зверь, — прижал он меня к себе.

Мы замолчали, любуясь происходящим. Элтон фонтанировал эмоциями на пониженных тонах, чтобы не испугать малышей, мать Рона и моя тихо умилялись, обмениваясь улыбками. Даже мой суровый папа тихо таял, украдкой капая воском. Когда наши с ним взгляды встречались, мы улыбались друг другу.

— Я рада, что Ронни осталась, — перевела я взгляд на еще одну гостью.

Ронни вежливо улыбалась, стараясь привыкнуть к новой семье так же, как и я. Все время она по-прежнему посвящала Эрику, хотя Рон тоже старался участвовать в жизни мальчика, насколько мог. Мы собирались за ужином через день, и Рон уделял Эрику все это время, а