Евгения Савицкая - В плену Времени

— Эля, ее зовут, — безмятежно отозвалась Матрена, тут же веселым тоном прибавила:

— Сидай, Кузьма, до столу, а то еда простынет. Я приготовила твои любимые вареники с творогом. Сидайте! Не обращайте внимания на барышню, она попервах такая строптивая, но я и не таковых ломала.

Хозяйка засуетилась вокруг гостя, попутно ставя на застеленный скатертью стол внушительный запотевший пузырь с белой мутной жидкостью и четыре глиняных чарки. Я с ужасом застыла с недоеденным куском хлеба, наконец-то осознавая, куда попала. Несколько минут я мяла в руках хлеб, краем глаза наблюдая за хозяйкой и мужиками.

В нос ударил запах самогона, и когда первая чарка была выпита, я быстренько доела хлеб и допила молоко. Послышалось чавканье, к моему горлу подступил ком, и я поспешно отвернулась к огню в печи, чтобы не видеть, как рубают продукты три здоровых мужика и хозяйка дома. За трапезой Митька сообщил, что продал часы "строптивой барышни" и вытащил из кожаного мешочка золотые монеты. Порядком захмелевший Макар радостно икнул и протянул жадные ладони к сверкавшему на столе золоту. Послышался шлепок по рукам, и грубый голос Митрия, предлагавшего поделить поровну прибыль. Упоминалось имя ростовщика Аркашки, якобы купившего эти часы по бешеной цене, соблазнившись тонкой работой.

Мое сердце перестало биться и заледенело от ужаса. Мысль о том, что я в девятнадцатом веке на всю свою оставшуюся жизнь ужасала и вселяла такой неконтролируемый ужас, что мое тело застыло в одной позе. На глаза навернулись слезы, которые превращали желто-красный огонь, ласково лизавший дрова в зеве печи, в яркое мигающее размытое пятно. Краем уха я слушала пьяные разговоры мужиков, потом Матрена побежала за маринованными грибами в погреб.

В чувство реальности привел меня низкий баритон Кузьмы, который обратился ко мне:

— Элька, я вот че решил… Хочу, чтоб ты была моей бабой. У меня всякие были, но шоб из благородных — ишо не было.

Эту фразу он произнес на диво четким тоном. Я, не веря своим ушам, медленно обернулась в сторону Кузьмы и с удивлением воззрилась на разбойника. Мужик, видимо приняв мое удивленное молчание за немую радость, оскалился и подсел ко мне на лавку. Я сжалась в комочек, мечтая, чтобы этот ужас закончился, но все было слишком реально. Пьяный мужик дышал мне в шею, пытался поймать мое лицо и запечатлеть на моих губах слюнявый поцелуй. Отвращение подкатило к горлу. Где-то на заднем плане, Митька и Макар, что-то советовали пьяными голосами своему атаману. В этот момент послышались шаги Матрены, и в комнату вплыла сама хозяйка, Кузьма резво встал и заплетающимися шагами вернулся за стол.

— Матрена, отдай-ка свою помощницу мне в бабы, — прогудел Кузьма, сладко улыбаясь хозяйке.

— Неужто хочешь эту белоручку в жены? — удивленно спросила Матрена.

Ее синие глаза были затуманены самогоном, но все равно смотрели прямо, а в глазах сверкнул хищный блеск быстрой наживы.

— Я сказал в бабы, а не в жены, — гнул свое Кузьма.

Я похолодела и с ужасом взирала на людей, решающих мою судьбу.

Но хозяйка дома была неприступной:

— Нет, если ее к тебе, то только в жены и с выкупом! Как-никак это мой Митрий нашел эту барышеньку!

— Добрэ, — неохотно согласился Кузьма. — Надеюсь, вона того стоить, шоб жениться на ней.

Матрена просияла.

— Я тоби цю кралю за две недели подготовлю. Будэ все робити по хозяйству.

Кузьма ухмыльнулся:

— Хорошо, Матрена!

Налили еще по одной чарке, и, чокнувшись, дружно выпили. Я продолжала сидеть на своем месте перед печью и обреченно смотрела на пьяного "жениха".

Глава 4

Матрена свое слово, данное Кузьме, держала с завидной стойкостью. После шумного и обильного возлияниями обеда плавно перешедшего в ранний ужин, мужики отправились на сеновал спать, а я и Матрена принялись убирать со стола. Затем хозяйка поручила мне мыть посуду, причем, без привычных для меня моющих средств, дело шло вон из рук плохо. Подвыпившая Матрена кричала и бранилась, а мне приходилось покорно молчать и в тайне мечтать о побеге.

Весь следующий день хозяйка давала мне кучу дел — по дому и огороду. У меня не было даже минутки свободного времени и к концу дня, я просто повалилась на свою лавку без задних ног. Даже не было сил, чтобы снять с себя платье. Я так и заснула в нем, поджимая под юбку свои босые ноги.

Казалось, только минуту назад я облегченно закрыла глаза, как чувствительный тычок в бок снова разбудил меня. Надо мной стояла хозяйка, ее силуэт был едва виден в сером предрассветном сумраке. Она была уже одета и умыта.

— Вставай, лежебока. Уж пора печь топить и тесто ставить, — уже привычным ворчливым тоном поприветствовала она меня.

Я зевнула, пытаясь прогнать сон из своего усталого, измученного непривычной физической работой, тела. Мои босые, сбитые за вчерашний день и привыкшие к обуви, ноги коснулись холодного, остывшего за ночь пола. Эта прохлада привела меня в сознание. Матрена меж тем вручила мне ведро и велела принести воды из колодца.

Серело небо, восток начинал зажигаться розоватым отсветом, бледнели звезды и тонкий серп молодого месяца, над просыпающимся селом. Кое-где сонные хозяйки гремели ведрами возле своих колодцев, выгоняли домашнюю птицу на задние дворы, петухи начинали петь, оповещая всю округу о приходе нового, полного хлопот и забот, дня. Мои босые ноги осторожно ступали по росистой холодной тропе, когда я, направляясь к колодцу. Матрена меж тем пошла на птичник, кормить кур и гусей. Когда я с непривычки медленно выудила ведро из недр колодца, то решила утолить свою жажду. Неловко перевернув ведро, вода широким потоком ринулась через край и окатила ледяным душем мои босые ноги и подол серого платья. Остаток воды пошел на умывание и питье. С внутренним неудовольствием я осознала, что ведро придется закидывать в колодец второй раз.

Когда я вернулась с водой, то Матрена уже торопливо разжигала печь, указав место, куда поставить ведро, она велела мне вымести хату и сени, а также приказала не шуметь, дабы не разбудить ее мужа, безмятежно храпящего на печи. Краем глаза я с интересом наблюдала за быстрыми и опытными движениями полных рук хозяйки, когда она замешивала тесто или закладывала хлеб в печь.

Все, что не поручала мне хозяйка — валилось из рук. Да, и не мудрено — мои мысли были заняты лишь только планом побега. За полдня работы по хозяйству я утвердилась во мнении, что жила в своем времени как в раю и счастливом неведении, что должны были проделывать прабабки, чтобы вести это самое пресловутое хозяйство. На душе стало тоскливо, и чтобы вовсе не расклеиться, вышла в сени и принялась ожесточенно мести пол, невольно вспоминая легкую уборку пылесосом.