Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева

Он ощутил, как внутри поднимается беспокойство, опасное и незнакомое. Но Харальд был воином не только на поле боя, но и в своем сердце, своем разуме.

Он знал, что любые чувства — слабость, которую он не мог себе позволить. И он подавит их; вырвет с корнем любое, малейшее смятение, пока оно не окрепло.

Харальд глубоко вздохнул, выпрямил спину и взглянул в лицо Ярлфрид. Дроттнинг останется для него лишь пленницей, которую он вернет отцу, чтобы заключить с ним крепкий союз против Рёрика.

Ни шагу дальше он не позволит своим мыслям зайти.

— Харальд конунг? — окликнул его певучий, девичий голос.

Он посмотрел на нее.

И сбился со вдоха.

* * *

Вороны являются важным символом Одина в скандинавской мифологии. Согласно преданиям, у Одина есть два ворона — Хугинн(означает «мысль») и Мунинн(означает «память»). Эти вороны летают по миру каждый день и приносят Одину информацию о происходящем в Мидгарде (мире людей) и других мирах.

Терем

— Горит! Горит!

Стемид проснулся от крика и первые мгновения трусливо надеялся, что истошный, испуганный вопль ему почудился.

— Горит! — но крик повторился, и княжеского воеводу ветром сдуло со скамьи.

Одевался он впопыхах, рубаху натянул шиворот-навыворот, а когда выскочил на подворье в одном сапоге, держа в руке другой, увидел вдали от терема яркое, золотое зарево, окрасившее небо в огненные цвета.

Столп искр и серого дыма поднялся в воздух, и ветер подхватил его, разнося над землей.

Зарево было жутким, и бесстрашного воеводу прошиб холодный пот. Он содрогнулся, вскидывая руку к глазам и щурясь, силясь рассмотреть в темноте. Горел ведь не терем и даже не избы.

В той стороне, где огонь взмывал в небо, стояли житницы.

Не было ничего страшнее для людей, чем пожар. Неурожай, голод, суровые морозы, засуху, войну — все это можно было пережить, перетерпеть. Со смертями, с разрухой, с опустошением, но можно.

Пожар же… огонь жадно уничтожал, пожирал деревянные избы, сараи, житницы. Дотла выгорали соседствующие друг с другом срубы, и хватало искры, чтобы занялась ближайшая изба. Ветер раздувал пламя, и оно перекидывалось на все вокруг, превращая любовно выстроенное, выпестованное в пепел и угли.

Пожар всегда тушили вместе, не разбирая, кто кому сват, брат, враг. Огонь был общей бедой, и тут уж не до распрей и ссор, не до злорадства. Не подсобишь нынче, и кто знает, как поведет себя своенравная искра? А коли займется твоя изба?

И потому, выскочив на подворье, Стемид увидал и княгиню Звениславу Вышатовну, и Рогнеду Некрасовну, и всех домочадцев — от мала до велика.

Он обернулся: вокруг него суетились заспанные кмети, мальчишки из детских в спешке выводили из конюшен неоседланных лошадей.

— Ведра, берите ведра! — услышал он звонкий, громкий голос княгини, которая раздавала приказы холопам.

— Тащите топоры! — гаркнул Стемид на кметей. — Ну, поживее!

Одним слитным движением он запрыгнул на неоседланного жеребца. Оказавшись за воротами, воевода взял с места рысь, крепко обхватив коня за шею. Он промчался мимо ручейка из людей, спешащих к месту пожара, обогнав их всех. Когда Стемид спрыгнул на землю чуть поодаль двух горящих житниц, возле них собралась уже добрая половина поселения.

Мужики закидывали землей огонь и заливали его водой, которую им от колодца передавали девки да безусые юнцы, а бабы пытались прибить пламя, накрывая его прочными, толстыми холстинами.

Стояла страшная гарь, а едкий дым застилал глаза, вызывая слезы. Стемид закашлялся и прикрыл ладонью лицо, подходя ближе. Жар неподвластного людям пламени опалил его, заставил крепко зажмуриться.

Он обернулся: от терема вслед за ним примчались кмети, тут же взявшиеся командовать. Они выстроили людей в длинную цепочку к берегу реки, чтобы быстрее передавать воду, и сами взялись за лопаты и топоры: забрасывать огонь землей и выламывать уцелевшие бревна и стены, чтобы пламя не перекинулось на соседнюю, третью житницу.

Две других пылали, и во все стороны летели искры, угрожая всему, что находилось поблизости. Сруб жалобно трещал, грозя вот-вот обвалиться и похоронить под собой запас зерна, которым они должны были питаться вплоть до весны.

Стемид, выгадав в ярком зареве место, где огонь был шибче всего, бросился туда. Он стиснул топор и принялся рубить деревянные подпорки, чтобы отвести беду от уцелевшей житницы. Рядом с ними мужики заливали пламя водой, и прогоревшие до красна бревна шипели и отфыркивались серым дымом, пеплом, что разлетался вокруг, оседая на коже и волосах.

— Как хоть занялось? — рядом с воеводой незнамо откуда вырос десятник Горазд.

— Коли бы я ведал! — выкрикнул в ответ Стемид.

Пот градом стекал по их лицам, оставляя на щеках грязные подтеки от копоти и сажи. Огонь опалил брови и ресницы, выгорели ниспадавшие на лоб волосы.

— Сруб! Надо снести боковой сруб!

— Коли сруб свалим, огонь на землю перекинется. Так уж проще будет.

Тотчас же мальчишек послали в соседние избы за толстыми кафтанами да овчиной, а когда они вернулись, дружинники и мужики, вывернув наизнанку кафтаны, надели их задом-наперед, чтобы оборонить от огня лицо и руки.

— Разом возьмемся! — Стемид стоял посередке их неровной линии из десятка человек. — Разом навались!

Они кинулись вперед, в самый огнь, плечами врезались в толстые бревна, почувствовав болезненную отдачу. Старое дерево отозвалось тоскливым стоном, затрещали балки в клетях и под крышей. Огонь танцевал прямо перед людьми, и вскоре ветер стал разносить запах подпаленной овечьей шерсти с их почерневших тулупов.

— И раз! — кто-то из них выкрикнул во всю мощь легких, раздирая дымом горло.

Воевода слегка отошел и бросился вперед уже вслепую, не видя ничего из-за жара пламени и пепла. После третьего раза он перестал чувствовать напрочь отбитое плечо. Он закричал, не в силах сдерживать боль, и закричал вновь, когда сруб подался их усилиям, с громким треском принялся валиться набок.

Он рухнул, подняв в воздух завесу пыли, сажи и ярко-красных искр, и Стемид задохнулся, припал к земле, пытаясь продышаться. Рядом с ним повалился Горазд.

Бабы да дети стали засыпать и заливать поползший по земле огонь. Подскочившие отроки стащили с воеводы и десятника насквозь прогоревшие и дымившиеся тулупы.

После, когда стало ясно, что они справились с огнем, и вокруг медленно дотлевали бревна и доски, из изб принесли молоко, чтобы отпаивать тех, кто опалил себе горло, и много чистых тряпок на повязки.

Стемид,