Кошка Белого Графа - Кира Калинина

Мне казалось, что, гуляя, мы сделали круг и теперь подходим к зданию дворца с тыльной стороны. Но деревья впереди становились только гуще. В воздухе повеяло… весной? Из глубины голых зарослей щебетали птицы, и король повел принцессу прямо туда.

– Прелестная Камелия, вы не устали от зимы? – воскликнул он, поигрывая тростью, затем оглянулся на придворных: – А вы, господа?

Сугробы вокруг как-то разом опали, сделались пористыми, сквозь голые ветви впереди проглянула зелень.

– Мне кажется или стало теплее? – удивленно произнесла графиня Виртен.

– Смотрите, – ахнула Кайса, – снег тает!

Сугробы на глазах превращались в ручьи, и дамы стали с визгом прыгать туда-сюда, боясь замочить сапожки.

– Держитесь тропинки, – велел король.

Тут я заметила, что с нами остались одни вайнорцы. Свита короля в дебри не полезла.

Под снегом скрывалась довольно широкая галечная дорожка, и придворные сбились на ней в тесную кучу, с удивлением озираясь по сторонам. На проталинах уже прорастала трава, желтела мать-и-мачеха, раскрывались кро- кусы.

– Это как в сказке о подснежниках! – воскликнул кто-то.

Не знаю, как в Вайноре, а у нас эта сказка известна каж- дому ребенку.

Как-то раз по весне встретились бог лета и богиня зимы и заспорили, кто из них краше. Мимо проходила девочка, посланная в лес за подснежниками, и боги попросили ее разрешить спор. Каждый показал красоты своего времени года. Но девочка понимала, что, присудив победу одному из богов, восстановит против себя другого. «Вы одинаково прекрасны, – попыталась схитрить она. – Я не могу выбрать». Тогда боги спросили, что из увиденного пришлось ей по душе больше всего, и девочка ответила: «Подснежники! Ваше общее творение, общее дитя. Их не будет без лета, но не будет и без зимы. В них теплый трепет жизни и чистота холодных снегов». Богам понравился ответ. Они щедро одарили умную девочку и отпустили домой, а дальше все кончилось тем, чем кончаются все сказки – свадьбой.

Но в книге Старой Хель у этой истории был грустный финал. Девочка влюбилась в бога лета и осталась с ним. Когда пришла зима и кругом легли снега, в лесу сохранился крохотный островок зелени и тепла, где бог жил со своей возлюбленной. Однажды девочка отправилась навестить своих родных, и бог дал ей с собой подснежник, наказав вернуться до того, как тот завянет. Девочку, конечно, задержали, и она вышла из дома слишком поздно. Она бежала сквозь пургу, прижимая к груди умирающий цветок, а зима бесновалась вокруг, не в силах достать ее, пока в подснежнике теплилась жизнь. Наутро девочку нашли замерзшей в нескольких шагах от большой проталины, а в руке ее был мертвый подснежник.

Именно эта история вспомнилась мне, когда я смотрела, как под ногами одетых в меха придворных расцветают цветы, а вокруг покрываются зеленью ветви.

Хорошо, если эти летние чудеса покорят сердце Камелии. Но король мне по-прежнему не нравился. Как бы принцессе не замерзнуть потом с мертвым подснежником в руках…

Тут деревья за спиной Альрика всколыхнулись. Взмыли в небо птицы, послышался треск сучьев, придворные отпрянули в испуге. На поляну, раздвигая ветви кустарника, выступил бурый гигант с желтыми бивнями, такими огромными, что от их тяжести голова с мохнатым хоботом клонилась книзу.

Никогда не понимала, почему символом королевского дома Бордикетов избран мамонт. Теперь поняла. В три раза больше обычных мамок, седой и косматый, он казался изначальным божеством, плоть от плоти самой земли: шерсть подобна диким зарослям, бивни в мшистых пятнах – осколкам скал, грузная неспешная поступь – движению времени. Мне так и виделись птицы, свившие гнездо на его темени, и белки, скачущие по горбатой спине.

– Не бойтесь, господа, – король небрежно взмахнул тростью. – Габор безобиден, как котенок.

– Я думал, большие мамонты вымерли, – герцог Клогг- Скрапп первым пришел в себя.

– Габор – последний.

Казалось, он явился из седой древности, из времени легенд, и безмерная усталость плескалась в сумраке его глаз.

Король отвинтил набалдашник трости, достал из нее свирель, и легкая мелодия запорхала над поляной, как бабочка.

Бога лета изображали юношей со свирелью. А звали его просто Лет.

Наверное, это была игра солнечных лучей, но на миг мне почудилась на спине мамонта призрачная фигура – правда, не юная, а сгорбленная, унылая, старческая.

Альрик галантно повернулся к Камелии:

– Не желаете прокатиться?

– Нет-нет! – она замахала руками с такой милой непосредственностью, что король засмеялся.

А мамонт тяжко вздохнул, развернулся и побрел обратно в заросли.

Вечером Кайсе передали записку, и фрейлина сейчас же вызвалась вывести меня в парк по известной кошачьей надобности. Теплая уборная в принцессиных покоях, на мой вкус, была куда удобнее, но Камелия, лукаво блеснув глазами, дала дозволение, и я не стала упираться.

Кайса быстро накинула лисью шубку. Идя по длинным переходам, она тихо шептала сама себе:

– Открытая галерея… Налево, опять налево… Прямо до конца и свернуть к лестнице…

Мы спустились, Кайса толкнула тяжелую дверь, и я шмыгнула у нее под ногами – навстречу снегу и звездам, мигающим из-под навеса.

Летом в галерее, увитой каменно-живым душистым горошком, наверняка сохранялась приятная прохлада, но и зимой это место отлично подходило для тайных свиданий. Сюда, как видно, даже слуги не каждый день заглядывали: снег с пола не сметен, и следов почти нет – одна-единственная цепочка у самой стены. Там, где ждал фендрик Ойсин в своей гвардейской шинели с меховой пелериной.

Я сразу поняла, что это он. Но Кайса застыла у входа, с тревогой всматриваясь в мужскую фигуру, выступившую из густой тени.

– Барышня Кайса, вы пришли! Я так давно вас не видел!

Фрейлина с облегчением улыбнулась:

– Как же давно? Всего несколько часов!

– Это не в счет. Вы прошли мимо, как прекрасное видение, и даже не взглянули на меня.

– Неправда, очень даже взглянула.

– Я целую вечность не слышал вашего смеха, – Ойсин преподнес Кайсе плетеную коробочку, перевязанную розовым бантом.

– Ой, яблочный зефир в шоколаде – мой любимый! – и барышня, к радости фендрика, счастливо рассмеялась.

Оставив парочку любезничать, я вскочила на балюстраду, спрыгнула вниз и пробежалась вдоль галереи. Снег мягко похрустывал под лапами, будто посмеивался от удовольствия.

Интересно, если позвать Рауда Даниша прямо отсюда, он услышит или дворец с его летними чарами станет помехой?

По мраморным перилам над головой заскрежетали когти, и в снег рядом со мной бухнулось что-то темное. Я хмыкнула: во дворце Кавалер двигался изящнее.

– Пр-ривет, хр-рабр-рая