В самом Сердце Стужи. Том III - Александр Якубович

А дел нам предстояло очень и очень немало.

Глава 19

Эрен

Я понимала, что ничего необычного не происходило — Виктор просто наносил Морделам визит вежливости и обозначал, что ожидает от них беспрекословного выполнения ранее оговоренной сделки — но почему-то мне все равно было тревожно. Вообще, чем ближе была свадьба Ларса и Хильды, тем более раздражительной я становилась.

И дело было вовсе не в бесконечной работой над гобеленом, над которым мы с Лили корпели днями напролет — благо день стал длиннее, погода лучше и можно было шить без постоянной замены камней-грелок и мытья рук в горячей воде — а скорее в том, что сама эта свадьба имела место быть.

До последнего я не желала признаваться себе, что поддалась простой бабьей зависти, чувству, которое, как я думала, я оставила еще в первых своих жизнях и окончательно истребила в себе в день, когда заставила выпить отравленное вино мою мачеху, Франческу Фиано. С того момента, казалось, низменные человеческие страсти были надо мной не властны, но Херцкальт обнажил то, что я долгие годы скрывала в глубине своей души.

Обнажил чувства, от которых я пыталась отречься, обнажил старые обиды, обнажил мою мелочную, неприятную сторону, над которой я стремилась возвыситься.

Хуже всего было то, что Виктор будто бы и не замечал моего морального падения. Наоборот, чем больше эмоций я проявляла, причем неважно каких, положительных либо же отрицательных, тем сильнее барон выказывал мне свою молчаливую поддержку.

Если я начинала ворчать, он улыбался и брал меня за руку, если злилась — приближался и целовал в лоб. Едва я начинала вести себя неподобающим для замужней женщины образом, этот черноглазый демон тут же материализовался рядом и всячески меня за это поощрял, с неизменно легкой, а иногда и ехидной улыбкой. Словно вероломный растлитель, Виктор Гросс упорно толкал меня в пропасть морального разложения, а я не могла этому сопротивляться.

Муж как бы говорил мне: «бери, что пожелаешь».

И я брала, во всяком случае, тянулась, изо всех сил тянулась к тому, что ранее считала порочным и запретным. Оставалось ли оно и сейчас таковым? Эмоции для женщины роскошь, мы должны думать не только о себе, но и о семье. Женские порывы разрушительны и губительны для домашнего очага, последствия женской невоздержанности были намного тяжелее, чем таковые действия в исполнении мужчин. Это было всеобщее мнение, всеобщая позиция, частью которой была и я сама долгие и долгие годы.

А потом появился этот наглец, этот мужчина с образованием принца и воспитанием дикаря — и все полетело в пропасть. Я уже не могла остановиться.

Когда я вошла в покои, Виктора внутри не оказалось. Только на столе стоял кувшин, судя по орнаменту на глине, дорого фрамийского вина. Лили, которую я отправила из комнаты для шитья чуть пораньше, распорядилась, и для меня набрали горячей воды в ванну. Осталось помыться до того, как в комнату вернется супруг. Я знала, что мне нет смысла торопиться. Виктор хорошо вымылся еще утром, перед визитом к Морделам, поэтому я и решила заняться водными процедурами без мыслей о том, что моему чрезвычайно чистоплотному мужу требуется умывание.

В отличие от Виктора, который без проблем плескался в моем присутствии, я еще не растеряла остатки стыда и своими делами предпочитала заниматься в одиночестве. Мой муж же оказался удивительно понимающим человеком и даже на время моего переодевания находил повод выйти прочь, например, заглянуть на четверть часа в кабинет или проверить, как обстоят дела на четвертом этаже замка. Тем более, Лили должна была найти моего мужа и сообщить, что миледи Гросс собирается принимать ванну, так что ее не стоит беспокоить в ближайшие полчаса или даже час.

В этом было неудобство старого замка Херцкальта. В поместье Фиано даже у меня, бесправной незаконнорожденной дочери, был свой угол, а Франческа вовсе проживала в огромных покоях из спальни, гардеробной, ванной комнаты и гостиной, имея фактически дом внутри дома, куда никто из других членов семьи не смел входить без ее прямого разрешения. В таких же условиях жил и отец, чуть скромнее было размещение братьев. Но каждый мог уединиться и спокойно заняться своими делами, не предупреждая весь дом о своих планах.

Мы же с Виктором были в стесненных условиях, более подходящих для аристократов времен наших прадедов, а то и раньше. Барская спальня одна, и обусловлено это было не только малым числом комнат, но и практическими соображениям. Дрова для каминов и уголь для жаровен не бесплатны, а доходы надела были невелики…

Но меня устраивала и подобная скромность. Мне было достаточно того, что я являлась баронессой. Да, в старом замке, да, я делила покои с мужем, но в отличие от других благородных дам, которые либо презирали своих супругов, либо вздрагивали при их появлении на пороге, я была рада Виктору. Всегда и везде…

Я вспомнила, как сегодня собирала барона для выхода к Морделам. Виктор предлагал мне сходить на обед к купцам вместе, но я сослалась на то, что это будет слишком большая честь для них. Они простолюдины, и если к ним придет сразу и барон, и баронесса, они могут зазнаться, и такое объяснение мой муж легко принял. Правда же состояла в том, что я была слишком утомлена всем, что касалось свадьбы Ларса.

К мероприятию было столько внимания еще и потому, что все нити планов Виктора сходились в одной-единственной точке под названием «торговая гильдия». Товар не имеет смысла, если его невозможно продать — это Виктор Гросс доходчиво объяснил мне, когда я предлагала ему расширить производство бочек или широких досок, которые отлично строгались из местной высокой и прямой как стрела северной сосны. Отсюда и была эта нервозность, отсюда были и приготовления, и гобелен, и визит к Морделам…

А еще Виктор заявил, что таким образом хочет показать ценность для него Ларса. Завтра, когда его заместитель выйдет в праздничном наряде и черном плаще с красной подбивкой, он должен будет сдать свой меч барону Гроссу. Ведь представителям прочих сословий, кроме воинского и наемников, запрещалось носить в городе оружие. Тогда же, сразу после церемонии, которую проведет Петер, мой муж планировал вернуть это право Ларсу, но уже не наемнику или дружиннику Ларсу, а купцу Ларсу Морделу, примаку семейства