Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

Я потянулась, ощущая в теле отголоски болезненной ломоты. Но она была какой-то мучительно-приятной. А вот губа живо напомнила о себе. Я осторожно тронула, но казалось, все было в порядке. Болело внутри, там, где ранка касалась края зубов. Хотелось заложить ваты, чтобы смягчить это ощущение.

Я повернулась, глядя на кровать — подушка была не смята. Судя по всему, Нордер-Галь не приходил. Я вышла из спальной, кутаясь в одеяло. Если бы такое увидела бабушка, я бы получила выговор. Выходить надлежало в подобающем виде. Бабушка твердила, что уважающая себя женщина никогда не покинет спальню неопрятной.

Асуран оживился, увидев меня. Присвистнул, вытянул шею. Но я не рискнула подойти. Вчера я осмелела, потому что рядом был Нордер-Галь, который мог повлиять на птицу. Бездумно рисковать не слишком хотелось. У дверей был выставлен стул, на котором лежала аккуратная стопка чистого белья, чулки, новое платье из плотной шерсти. Пыльно-сиреневое. С запáхом и отложным воротником.

Я оделась. Переплела косу и закрепила на затылке узлом. На рабочем столе Нордер-Галя стоял поднос с завтраком. Чай, яблочное варенье в маленькой вазочке, булка, густо намазанная маслом. Я поела с аппетитом, лишь губа доставляла неудобства.

Каждую секунду я ждала, что вернется Нордер-Галь. Я очень хотела поблагодарить его за то, что он оставил меня вчера. Я хотела, чтобы он знал об этом. Но время шло, а он не появлялся. Потом уже и сама эта идея казалась глупой. За что благодарить? За то, что он не сделал то, на что не имеет никакого права? Я будто трезвела, отстранялась. И чем больше времени проходило, тем абсурднее казалась эта идея. Не за что благодарить.

К ночи Нордер-Галь так и не появился. Заходил Пруст, кормил Асурана, приносил мне ужин. На мои вопросы он лишь пожимал плечами, всем своим видом показывал, что это не мое дело. Нордер-Галь не пришел и к следующей ночи.

Я третий день слонялась по каюте, не зная, чем себя занять. Тупела от безделья. Часами глазела в окно, смотрела на рваные серые облака, плывущие над желтым лысеющим лесом.

Когда щелкнула дверь, я вздрогнула всем телом, поднялась и вышла из спальной. Остолбенела, неожиданно увидев Розали с темно-серым пальто, перекинутым через руку. Она положила его на стул, опустила сверху перчатки и шляпку. Розали помялась на пороге — явно не слишком хотела видеть меня:

— Его превосходительство хочет, чтобы ты вышла на улицу. Он ждет тебя.

Я насторожилась:

— Зачем?

Она пожала плечами:

— Не станет же карнех отчитываться предо мной. Приказ. Значит, так надо. Лучше одевайся и пойдем.

Я промолчала. Верить Розали совсем не хотелось, но если он приказал… Все равно внутри скребло что-то гадкое. А если врет? Я бросила взгляд в иллюминатор — светло. Наверняка внизу полно солдат. Разве может что-то сделать Розали?

Я, наконец, кивнула, потянулась к пальто:

— Я иду.

Я одевалась нарочито медленно. То и дело поглядывала на Розали, мявшуюся у двери, и снова делала вид, что еще не закончила. Меня терзало гадостное колкое чувство. Я не могла дать ему определения, не могла толком различить источник и причину. Едва уловимая тревога, которая наполняла меня каким-то ультразвуком.

Я не сразу поняла, что перчатки были с шестью пальцами. Долго пыталась надеть, лишь потом опомнилась. Лишний, который располагался между большим и указательным, пришлось вывернуть внутрь — и стало привычно. Он даже почти не мешал. Я поправила шляпку с узкими полями, огладила пальто из толстого драпа. Посмотрела на Розали:

— Я готова.

Она торопливо кивнула и вышла. Я — следом. Мы шагали молча. Мне не хотелось говорить с ней, не хотелось спрашивать. Казалось, что я непременно услышу ложь. Будто не было ничего там, в лесу. Нас не связывало ничего. Я смотрела, как покачивается в такт шагам идеальная глянцевая шапочка ее волос и думала лишь о том, что все, сказанное Розали тогда, все до единого слова — было враньем. Может, и нет никакого сына, о котором она говорила… Но мне хотелось, чтобы был. Чтобы осталось что-то настоящее. Иначе создавалось ощущение, что меня водили, как марионетку. Просто ради забавы, чтобы развлечь неведомого зрителя. Это было бы слишком жестоко.

Я спустилась по гулкому трапу, и невольно остановилась, подняла голову, втягивая прохладный сырой воздух, напитанный ароматом земли и умирающих листьев. Сладковатый, терпкий. Обложное небо казалось плотным колпаком, накрывшим пустырь и лес. Все выглядело немного неестественным, будто декорация. Было холодно. Намного холоднее, чем тогда, когда я была на воздухе в последний раз. Я обернулась. Розали осталась, лишь смотрела на меня. Но тут же отвела глаза, едва я скользнула  по ней взглядом. Развернулась и исчезла в глубине корабельного коридора.

Я заметила Нордер-Галя левее, чуть в отдалении. В компании его полковника Абир-Тана. Я направилась в их сторону, каблуки немного вязли во влажной земле. Оба смотрели на меня. А я — себе под ноги.  Я остановилась в паре шагов и молчала. Они — тоже. Но я чувствовала взгляды. И будто различала их. Острый, напряженный — Нордер-Галя. И тяжелый, горячий — его полковника.

Я подняла голову. Широкое лицо Абир-Тана казалось сосредоточенным. Я впервые видела его так близко. Он вглядывался изо всех сил. На лбу залегла глубокая поперечная складка. Полковник даже пригнулся от напряжения. Что он хотел увидеть?

— Вы можете идти, Абир-Тан.

Тот вздрогнул. Даже понял не сразу. Наконец, перевел блуждающий взгляд на Нордер-Галя, отсалютовал, будто по какой-то механической памяти, нежели осмысленно, и медленно пошел в сторону корабля.

Нордер-Галь пошарил в кармане, и я увидела, как он достал сигарету. Но не прикурил, просто покручивал в пальцах, будто держал наготове, как оружие с взведенным курком. Он боялся почуять наир. Не хотел этого. Теперь становилось понятно, почему он велел мне выйти на улицу. Внутри потеплело — меня это тоже устраивало. И плевать, о ком именно заботился Нордер-Галь. О себе, обо мне, о нас обоих… Я бы предпочла, чтобы наир спал. Мне не хотелось вновь испытывать силу воли Нордер-Галя. Хоть я и понимала, что это не может продолжаться вечность.

Мы оба молчали. Пауза так затянулась, что я не выдержала. Казалось, он испытывал мои нервы на прочность. А они были так себе. Мне хотелось спросить, где он был