Поваренная книга волшебной академии - Лариса Петровичева

— Как ты себя чувствуешь? — негромко спросила я. Издалека доносились голоса, пение и звон гитар, в академию пришел Ивен, и студенты ходили по коридорам, распевая песни и обмениваясь угощением, но здесь, в медицинском блоке, царила сдержанная, почти торжественная тишина. Тао пожал плечами.

— Словно сосуд, из которого выплеснули воду. Знаешь, что я подумал? Магию можно отдать самостоятельно, и это не убьет. Ты тоже можешь отдать то, что тебя наполняет. Станешь жить обычной жизнью.

Анжелина негромко вздохнула. Тао склонился над ней, заглянул в лицо, погладил по волосам. Нет, после того, что он сделал, она не ответит отказом на его предложение. И жить они будут долго и счастливо — станут гулять по туманным холмам Чинской империи, слушать голоса журавлей и сажать пионы в своих садах.

Такая сильная любовь не может быть безответной. А мы-то смеялись над Тао…

— Я тоже думала об этом, — призналась я. — Посоветуюсь с мирром ректором, посмотрю, что он скажет. Просто это решило бы все мои проблемы.

Тао согласно кивнул.

— Да. Ты и дальше жила бы обычной жизнью.

— На чердаке, — усмехнулась я, вспомнив ту койку, которую снимала у хозяев дома. Там сейчас, должно быть, страшный холод, а с потолка каплет.

— Почему на чердаке? — спросил Тао. — Ты и дальше работала бы на кухне академии. Ректор ведь взял тебя на работу? Взял. Не вижу причин, по которым он мог бы тебя уволить.

Анжелина шевельнулась, приоткрыла глаза, и Тао тотчас же схватил ее за руку, ловя каждое движение. Губы преподавательницы дрогнули, и я услышала едва различимый шепот:

— Что случилось?

— Камень гром-джа, — объяснил Тао, глядя на Анжелину с любовью и надеждой. — Кто-то спрятал его среди сердоликов, вы смогли его разрушить, но были тяжело ранены. Я отдал свою магию, чтобы вас спасти.

Это было сказано без малейшего любования своим геройским поступком или надежды на награду — Тао просто констатировал факт. Да, спас. Да, отдал магию. Анжелина вздохнула. Прикрыла глаза.

— Вот почему так жжет… Ты дурак. Ты знаешь, что ты дурак?

— Знаю, — улыбнулся Тао, и его глаза наполнил влажный блеск. — Но этот дурак любит вас. И я снова поступил бы так же, лишь бы вы были живы.

Я поднялась, шагнула в проход и махнула рукой мирру Блюме, который сидел за столом у дверей и быстро заполнял какие-то бумаги. Он торопливым шагом направился в сторону единственной на сегодня пациентки, а я решила, что мне лучше сейчас уйти.

— Поправляйтесь, миррин Анжелина, — негромко сказала я. — Все будет хорошо.

Анжелина не ответила. Вновь закрыла глаза. Тао так и сидел, держа ее за руку. Подхватив его тарелку, я отправилась на кухню.

Академия гуляла, празднуя Ивен. Со всех сторон свисали бумажные пауки и летучие мыши, из всех комнат доносилось развеселое пение, и кто-то из старшекурсников угостил меня леденцом на палочке. Почему-то сейчас я чувствовала себя чужой в замке, словно не имела права находиться здесь, с этими ребятами, которые смеются и грызут карамельные яблоки. Я была чужой — и не понимала, почему я чужая.

Вернее, нет. Я это понимала слишком хорошо.

Наверно, Тао прав. Мне стоит выплеснуть из себя всю магию так, как это сделал он. Живут ведь как-то те, в ком мало волшебства — вот и я буду жить. Заодно разрушу все планы Арно Винтеркорна, что бы он там ни задумывал.

Отличная идея. Просто отличная.

Обеденный зал уже был закрыт — ужин давно закончился, домовые вымыли посуду, нарезали заготовки на завтра и сейчас с чистой совестью спали в уголках. На кухне горела лампа — ее теплый желтый свет падал в обеденный зал и, входя, я уже знала, кто сидит там за столом.

От этого знания на душе становилось светло и легко. Это чувство было похоже на воздушный восторг после глотка шипучего, когда хмельные пузырьки наполняют голову, и ты словно бы летишь — далеко, высоко, к радуге за облаками. Я вошла, поставила тарелку на край раковины — Джон, сидевший за столом с чашкой кофе, обернулся на звук моих шагов, и я увидела, что он устал. Устал и страшно вымотан, но все равно сидит здесь, а не где-то еще, в другом месте и с другими людьми, потому что ему нравится вот так пить со мной кофе по вечерам. Потому что в этом есть что-то очень важное для него.

На какой-то миг я замерла, боясь пошевелиться. Джон смотрел на меня так, словно я имела значение — не потому, что была некроманткой с родительским проклятием, которую кто-то собирался использовать как оружие. Потому что я была собой.

— Миррин Анжелина очнулась, — с улыбкой сообщила я, невероятным усилием воли преодолев смущение и усаживаясь за стол напротив Джона. Надо же, я и подумать не могла, что у меня с ректором Королевской академии будет общая тайна — а ведь эти вечерние посиделки как раз и были нашей тайной. — С ней там Тао сидит. И мирр Блюме дежурит.

Джон кивнул. Улыбнулся. Кажется, все это время он думал совсем не об Анжелине — вернее, и о ней тоже, но вскользь.

— Ну вот теперь я не могу не поехать с тобой в столицу, — произнес он. — Обычно мы с Анжелиной занимаемся такими артефактами вместе. Что-то подсказывает мне, что меня хотели убрать.

Я негромко охнула, надеясь, что этого достаточно, чтобы выразить удивление и испуг и не выплеснуть ту волну чувств, которая поднялась сейчас у меня в груди. Картинка, которая возникла перед глазами, была яркой и очень живой: Джон лежал на полу в лаборатории, и его лицо было таким же восковым, посеревшим, как у Анжелины.

— Убрать? — переспросила я. Это все из-за меня, Господи, сколько же я принесла Джону проблем.

Он кивнул.

— Да, убрать. Винтеркорн и мой отец создали те оковы, которые похоронили твою магию, а сейчас я могу помешать тому, кто готовится их снять. А вряд ли в академии нашелся бы тот, кто отдал бы мне свою магию.

— Я бы отдала, — не задумываясь, выпалила я и призналась: — Я и сейчас отдала бы все это. Мирр ректор, вы ведь сможете забрать?

Некоторое время Джон смотрел на меня так пристально, что меня бросило в жар: казалось, его взгляд проникал в ту потаенную глубину, в которую мне самой было страшно заглядывать. Что-то шевельнулось в сердце, дрогнуло, двинулось к нему навстречу; я машинально прижала руку к груди, словно могла сдержать сильное, незнакомое чувство.

— Смогу, —