Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей

Он повернулся лицом к карете, из которой высунулась голова Герасимова.

— Кто он? — спросила, в испуге прижимаясь к нему.

— Не беспокойтесь, мой ангел. Это мой старый друг, очень верный человек, пройдёмте в дом…

Знакомство мы с фсбшником выдержали так, будто никогда не виделись.

— Александр Васильевич, если кто и найдёт выход, так это моя Алиса Ивановна, — завёл Вася, сидя в кресле, в своём кабинете, — самые лучшие идеи именно в её ангельской голове! Я могу быть с вами честен, очень рассчитываю на твоё понимание, мой друг, эта женщина пожертвовала всем: добродетелью своей, репутацией, приняв мою любовь, но отказалась от брака перед людьми, и снова ради меня, боясь нанести мне урон. Поэтому только Богу и тебе отныне известно, что вот она – моя Алиса, моя жена перед ним, Отцом Небесным и при первом же удобном случае она станет женой и перед людьми, чтобы высоко поднять голову.

Я снова заплакала. Ну что ж такое! Не от расстройства, но его слова… Господи Боже мой!

— Алиса! — Вася в секунду у моих ног, вытирает слёзы.

— Это от счастья! Перестань, пожалуйста, прекрати, просто ты так сказал… — я всхлипнула.

— Только то, чтобы Александр Васильевич понял, что доверять тебе он может так же как и мне. У нас очень деликатное дело нынче.

Я кивнула.

— Продолжай, не обращай на меня внимания, пожалуйста, это от чувств, — но руку его на своём лице я задержала.

Во-первых: соскучилась, жуть!

Во-вторых: конечно, когда я плачу, меня нужно успокаивать!

— Я только могу поздравить тебя, Василий, с такими переменами! Ты знаешь мои взгляды, давно пора было тебе пересмотреть привычный круг. Но что ты говоришь – я знаю, какой большой шаг для тебя, хотя я бы, на твоём месте, ежели б нашёл такую женщину, не дал бы ей заботиться о моей чести. На плечо и в часовню – вся недолга. А то смотри, такую красавицу и увести могут.

Я легонько кивнула, чуть пустив краски – в благодарность за комплимент.

— Господа, я правильно понимаю, что могу быть вам полезна?

23.04

Всё оказалось хуже, чем я могла себе представить.

Итак, первый этап: объявляется набор в думу, на деревне собираются достойнейшие из достойных и решают, кто из них самый достойный – он становится выборщиком.

Второй этап: собирается по одному достойнейшему из всех соседних деревень, выбирают дважды достойного.

И так далее, до четырёх раз, в зависимости от класса собравшейся компании.

На последнем этапе, среди всех выбранных выбирались уже те, кто станет в думе думать.

Выбирать думца может мужчина, старше двадцати пяти лет. Исключения: арестанты, военные, полицейские, учащиеся, ещё некоторые мелкие группки и, конечно, женщины.

Голосование, как и в моём мире, тайное.

Двух типов: бюллетень, без установленной формы, и шары. Шары! Твою мать!

С первым, тоже не всё так просто. Нет никаких рамок. Кадеты – либералы, дошли до того, что нанятые ими мальчишки, прямо у входа на участок раздают уже заполненные бюллетени – об этом рассказал Герасимов с таким видом, что было похоже, что у него разболелся зуб.

— Всё очень! Очень плохо! — сокрушался фсбшник. — Мы безнадёжно опоздали! Осталась неделя! Неделя! А за наших кандидатов почти нет голосов! Нас никто не знает! Никто не знает Василия Слепцова, и он молчит! Другие кричат с трибун, — про себя не удержалась: главное, не с броневиков, да не с балконов балеринских особняков (1), — агитируют! Либералы, прохвосты – давным давно договорились между собой и продвигают своих кандидатов мыслимо и немыслимо, пока вся остальная страна ещё не закончила их выбирать! — Герасимов говорит спокойно, по большей части. Лишь изредка не сдерживается и повышает голос, тогда становятся слышны его чувства. В такие моменты он нервически пощипывает себя за усы.

— Я видела газеты, там тоже размещены их листовки с нужными именами, вырезай и иди, — я встала, прошла к немного сгорбленному Васе, положила руки ему на плечи. — У нас совсем нет голосов?

— Мизер, — ответил тихо мой любимый, Господи, какой груз я на тебя взвалила. Но всё лучше, чем то, что может с тобой случиться. Не стесняясь, поцеловала его в волосы и стала массировать ему плечи, — мы не пройдём, и всё зря. Зря я ушёл…

— Господа, — громко перебила его, не переставая жамкать, пусть больше и не гвардейские, но ого-го плечища. А хотелось бы не только плечища… соберись! — Вы понимаете, что соперник ваш играет нечестно? Многие из тех, кто берёт их листовки, и читать-то не умеют. На что вы надеетесь?

При виде меня, за мужниной спиной, Герасимов чуть улыбнулся, ничем не намекнув, на моё неподобающее воспитание.

— Вы не дворянка Алиса Ивановна? — и столько интереса в голосе! Я б купилась.

— И слава Богу!

— Даже так? — ухмыльнулся он не пойми чему.

— Ваши принципы закостенели. Господи, Боже мой, я так часто, в последнее время это говорю, что сама себе оскомину набила. Играть нужно по правилам, господа. А правила – не то, что дано свыше. Правила меняются вместе с миром, вместе с людьми. Это садясь за карточный стол с князем, можно рассчитывать на честность, хотя… думаю, каждый из вас может вспомнить по одному хотя бы графу-шуллеру. Голодному человеку не до принципов – их на хлеб не намажешь. А они голодны. Голодны и озлоблены. Или мы их переиграем, или они нас сожрут. Милый, — обратилась к Васе, — у нас нет времени на честность.

— II ne faut pas qu’ùn honnête homme mérite d’être pendu (2) — ах, ты ж, Боже мой!

— Да они сами тебя повесят, при первой же возможности! Крестьяне голосуют шарами! Кладут шарики за своих кандидатов! ВЦИКом у вас и не пахнет! Вы почему уверены в честности того, кто эти шарики потом подсчитывает! Господи, Боже мой! Да очнитесь! А если вас обоих, господа хорошие, завтра вешать придёт новая власть? Эти, над которыми вы сейчас посмеиваетесь, на которых смотрите свысока? Вы что же, возьмёте и пойдёте? Потому что достойно? Александр Васильевич! Услышьте меня! Заглушите голос своей совести и сделайте нужные результаты!

— Как