Путь попаданки. Книга 1 - Инесса Иванова

Входная дверь содрогнулась под громовыми ударами. И с треском слетела с петель.

Я вскочила на ноги и увидела лишь чёрный дым, клубившийся в проёме.

Глава 40

Пока я стояла и смотрела, поражённая мороком, опутанная им по рукам и ногам, не в силах сдвинуться с места, Идалия коснулась моей руки и молча указала на другую дверь, в которую успела сбежать фаворитка.

Цыганка заглянула мне в глаза, обтёрла лицо платком, и я пришла в себя.

Но сбежать мы не успели.

— Именем короля вы арестованы, ваша милость, — громовым голосом объявил какой-то кардинал в красной одежде, за спиной которого я разглядела жавшегося у стены собственного духовника.

Он выглядел так, будто его притащили на аркане, и он и рад бы служить новой силе, но не уверен, что она достаточно сильна, чтобы сбросить старую. А продешевить страшно.

Дым почти рассеялся. Вероятно, это была какая-то магия, потому что ни следов пороха, ни сажи не было заметно.

— Кто вы? И почему церковь в вашем лице бросает мне в лицо обвинения. В чём, кстати?

Идалия молчала и держалась рядом, а я чувствовала себя как в компьютерной игре. Полностью оторванной от реальности.

Вероятно, поэтому с такой смелостью говорила с обвинителем, державшим в руке свиток с королевской печатью.

— В монастырь не могут проникнуть стражники. Но вы и сами знаете, ваша милость.

Всё это невероятно. Мир дробился на тысячи осколков, пока ещё собранных воедино. Я видела его как огромное насекомое, пчела, чьи глаза собраны из кусочков разноцветного стекла.

— Вы пытались убежать в другую, враждебную ныне страну. Вы пытались вербовать сторонников для своей цели. Понимаете, вы пошли наперекор прямому приказу его величества? Это означает измену, ваша милость. Впрочем, это не дело Божьих людей. Вот если бы вас обвинили в ереси, дело иное.

Кардинал, сухой, высокий мужчина в летах, с голым черепом, поверх которого он одел красную шапочку, походил на Смерть. И в его глубоко посаженных глазах я читала лишь лёгкое любопытство, смешанное с равнодушием. В глазах многих королева — сменная фигура. Тень короля.

И всё же меня начала колотить дрожь.

— Я не собиралась бежать, — всё, что дали мне сказать. — Не правда ли, отец Педро? Ваше свидетельство можно считать истинным?

Духовник затрясся не хуже меня, пробормотал, что истинно так, но кардинал не дал ему продолжить. Как и мне.

— Об этом вас допросят те, кому положено. Такие дела разбирает канцлер. Будет лучше, если вы не станете сопротивляться, ваша милость. Негоже, чтобы кто-то видел, как вас тащат силой. Понимаете?

И снова кровь прилила к щекам. Меня унижали, это ладно, но ясно дали понять, что возражать сейчас бесполезно. Что если понадобится, могут и пристукнуть ненароком.

— Я не стану сопротивляться воле короля и своего законного супруга, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — И несмотря на ловушку, расставленную мне некоторыми придворными дамами, его величество оценит мою преданность.

Пусть знают, что я разгадала, кто за всем стоит.

Кардинал поклонился и указал на дверь, за которой меня ожидали монахини. Формально башня относилась к монастырю, но была на границе мирской и затворнической жизни.

Я взглянула на Идалию, кивком показывая следовать за собой. И вышла с гордо поднятой головой.

Меня снова вели каменными коридорами, но на этот раз монастырь больше не казался светлой и тихой гаванью. Время от времени я не выдерживала и оглядывалась, идёт ли Идалия, мне казалось сейчас самым страшным — остаться одной. Без союзников. В окружении безмолвных серых фигур, способных на любую подлость ради фанатичного огня в их женских глазах.

Что случилось с этими девами, что оставили свет и родителей, выбрали стезю монашества без принятия пострига? К счастью, я об этом не узнаю.

Мне достаточно и своих забот. Меня вывели на свет, и когда уже вспыхнула надежда, что разместят в домике в деревне, отвели в каменную пристройку. И заперли отдельно от Идалии.

Пристройка была похожа на ту, где когда-то держали скот. Солома на полу, деревянные балки внутри, старый стул и стол, видавший лучшую жизнь. Койка в углу, продавленный матрас, набитый соломой. Наверное, здесь жили те, чью веру испытывали. Или провинившиеся.

Пахло мышиным помётом и каким-то трупным запахом давно разложившегося звериного тела.

Я встала с ногами на постель, придвинутую к стене, попыталась дотянуться до оконца, но быстро оставила эту идею. Села и принялась размышлять.

Так, меня заманили в ловушку. Фаворитку использовали как приманку, зная, что я из женского любопытства приеду на неё посмотреть. Высказать своё «фи».

Значит, её это всё отец приказал, то-то она так волновалась при разговоре!

Но меня пока не убили, это факт. И слишком много людей видели меня здесь, чтобы потом свалить на несчастный случай!

И тут до меня дошло! Конечно, они не собираются убивать королеву, слишком опасно и наказуемо. Король будет обязан наказать виновных хотя бы для виду, для моего кузена, соблюсти приличия.

Но это же монастырь, пусть и орден Урсулиток! Тем более.

Здесь можно жить послушницей, отказавшись от всего мирского, просто скрыться от мира, отдав ему все свои богатства и титулы!

И мой кузен ничего не сможет поделать: мол, Бланка нашла уединение, мир и покой в святой обители. Она не готова стать королевой. Даже если я откажусь, меня можно держать здесь, морить голодом, а урсулитки практиковали аскезу, пока не смирюсь.

Или не помру.

Это гораздо надёжнее, чем убийство.

И вполне вероятно, за этим стоит даже не канцлер, ему светиться незачем, а герцог Кастра. Я же видела в воспоминании Марии, как он обещал решить её проблему! И слышала, как он намекал на нечто подобное.

Что б его крысы заживо сожрали! И что б он лопнул от своей тёмной магии и яда!

Мне хотелось рыдать от бессилия, я сжимала руки до боли в ладонях от врезающихся в кожу ногтей. И всё-таки думала об изменнике. Не как о мужчине, как о предателе. Предателе, кто предпочёл меня фаворитке!

Неважно, по какой причине! Гад, и всё тут!

И только я вошла в раж, придумывая герцогу казни египетские, как дверь моей тюрьмы отворилась и вошла послушница. Немолодая, некрасивая, низенькая и хроменькая, она злобно посмотрела на меня, поставила поднос с кружкой молока и краюхой заплесневелого хлеба на стол и кинула рядом свёрнутую в трубочку записку.

— Уступаю грубой силе, — сказала она как бы в своё оправдание и с гордым видом вышла.

Едва в