Венец безбрачия - Полина Ром

жильё-то было, а мой-то что – простой солдат, пришлось и угол снимать, и кормить себя самой.

– Как это – самой?

– Комнатку-то у старухи муж оплачивал со своего жалованья, а только больше ни на что этого жалованья и не хватало. И вот он днями на службе, а придёт – ужин спрашивает. А если нет ужина – так и поколотит.

– И как же ты… как вы справлялись с этим?!

– Ой, госпожа графиня… больно уж вы чинно… зачем же меня – и на «вы»? Говорите просто – Линна, – она махнула рукой, но все же объяснила: – Сперва, чтоб не побил, серёжки продала. Серебряные, с камушком! До чего жалко было… – она опять огорчённо махнула рукой. – А потом приноровилась рубахи для армии шить. Ну, какую-никакую монету добывала. На еду хватало. Только вот когда затяжелела – шить больно трудно стало, очень уж поясница болела, прямо разламывалась. Я тогда приспособилась стоя работать. Девочка у меня родилась – муж-то ругался сильно, а она, божья душенька, три денёчка только и пожила… – Линна утёрла набежавшую слезу, с минуту помолчала, а потом продолжила рассказ о собственной жизни. – А потом стычка была приграничная, и муженька моего Господь и прибрал. Четыре годика только и было замужества-то моего. И осталась я сиротой непристроенной.

– А родители? Почему ты не могла вернуться в родительский дом?

– Так маменька к тому времени померла, а отец тут же обженился. И новая жена ему мальчика родила. Ну, уж тут он для неё – всё! Она хоть и молодая, а смышлёная, лишний-то рот кормить не схотела.

– И как же ты тогда?

Я видела, что Линна не врёт и не приукрашивает историю – для этого она была слишком простодушной. Тем ужаснее для меня была даже не тоскливая обыденность её жизни, а то смирение, с которым она принимала тяжёлую судьбу. Я даже на секунду задумалась о том, что мне, пожалуй, ещё и повезло очнуться в этом мире не в семье нищего горожанина, а в баронском замке. Линна, между тем, продолжала свой рассказ:

– …как раз он и приехал к герцогу нашему. Там, в этой самой очереди, меня и увидал. Чем уж я ему глянулась – не понимаю, мужчина он видный, и не из бедных. Он мне и предложил: переезжай, дескать, ко мне в замок. Будешь хозяйство вести, а уж я тебя не обижу. Я денёк поплакала, а только куда мне, госпожа, деваться-то было? Как мужней зарплаты не стало – бабка-то меня со двора гнать начала. И то верно... я ж ей не родня. Ну, а уж я тут и расстаралась порядок наводить да за всяким присматривать.

Я задумалась о её тяжёлой судьбе и почти пропустила кусочек, где она рассказывала об улучшениях в хозяйстве замка. И не заметила, как она сменила тему разговора:

– ...а господин барон, хоть и суров с виду, а мужчина надёжный. Сынок у него аж в столицу служить подался, вот господину и стало тоскливо. А как я ему Люсию родила, так он только радовался. Обещался приданое ей доброе собрать.

Только тогда я сообразила, о каком бароне в её рассказе идёт речь. Только ближе к концу повествования до меня дошло, что отцом её дочки является милый дядюшка Бруно! Не знаю, права ли я была, что полезла в это дело, но мне стало так жалко Линну, и я не удержалась:

– Линна, а ведь барон уже не молод…

– И то так, госпожа, – печально кивнула экономка.

– Сейчас ты при замке живёшь, в тепле и сытости. И дочь при тебе. А случись что… Кто знает, как к тебе сын господина барона отнесётся? Не велит ли на улицу прогнать?

Линна только вздохнула на мои слова и принялась внимательно рассматривать пустую чашку, стоящую на столе. Я же продолжала:

– Если бы я на твоём месте оказалась, я бы обязательно у господина барона просила городской домик в собственность. Хоть какой, пусть даже и маленький, а своя крыша над головой – великое дело! И чтоб домик не на дочку был записан, а именно на тебя. Пока всё хорошо – ты при замке живёшь, домик сдать можно. А случись что – есть куда уйти и жизнь наладить.

Линна пораженно глянула на меня и, неловко пожав плечами, тихо ответила:

– Да как же я просить-то буду, госпожа графиня?! Словно бы как и неловко этакое...

– Линна, ты сама рассказывала, что как приехала – в замке беспорядок был и грязь. Что с прислугой ты не сразу поладила, потому как не больно-то они и старались. Что еду вам с бароном то подгоревшую ставили, то недоваренную. Вот и напомни ему об этом. Пусть поймёт, что если ты уйдёшь, жить ему не так удобно станет. Сильно не дави, а по чуть-чуть на мозги капай.

Линна промолчала на мои слова, только вздохнула, но почему-то мне казалось, что какие-то похожие мысли у неё уже были. А добродушный дядюшка Бруно, который сперва показался мне таким славным человеком, искренне любящим Генриха и Леона, в моих глазах потерял приличный кусок привлекательности.

Уезжая из замка, я порылась в своей шкатулке и подарила Линне серебряные серёжки с маленьким алым камушком. Подчеркнув, что подарок этот именно ей, а не дочери. Случись что, эта безделушка даст ей крышу над головой и еду хотя бы на пару месяцев. А ещё я сильно задумалась о своей собственной судьбе и решила обязательно заставить Леона показать мне завещание отца. И постараться узнать у какого-нибудь местного законника, что случится со мной, если муж погибнет. Повторять судьбу Линны, живущей при замке из милости и работающей на удобства хозяина с утра до вечера, я вовсе не хотела.

***

В путь к графству Шартонг мы тронулись с увеличившимся обозом. Плюс одна телега, плюс восемь солдат, у каждого из которых был свой конь, и плюс две запасные лошади. Из своего личного войска барон выделил почти четверть. Похоже, он действительно любил Леона и Генриха.

От баронства Брунон до границ графства мы ехали ещё три дня. В пути особо не было времени на разговоры с Леоном, но я решила, что так даже лучше – успею все обдумать и больше узнать.

Когда въехали на