Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана Змея

— Он напросился.

— Это ты напросился. Иди за мной.

— Нет, — складываю руки на груди. — Хочешь взять меня — попробуй.

Хорхе медленно подходит ближе, черные глаза пылают злобой. Замахивается хлыстом. Без труда выдергиваю его, молниеносно прикладываюсь кулаком к самодовольной усатой морде. Хорхе охает, но в следующий миг рабы-охранники подскакивают сзади и скручивают меня всей гурьбой.

— Я с тебя шкуру спущу, — шипит Хорхе, разгибаясь и потирая скулу.

Он так забавен в своей злобе, что я начинаю хохотать как безумный.

Меня вжимают лицом в каменистую землю, и я захлебываюсь кровавой пылью.

Жизнь в поместье напоминала вертящееся по кругу колесо. Однообразные дни тянулись вязкой патокой, из-за жары любое дело, за которое я принималась, будь то шитье, вышивка или чтение, продвигалось медленно и без удовольствия. Я пробовала чаще ходить к морю и бродить в одиночестве по каменистому берегу, пока Изабель не намекнула вполне прозрачно: неприлично замужней женщине прогуливаться на людях без супруга.

Вечером мы с Диего неизменно гуляли по набережной: он использовал любую возможность оставаться на виду у горожан. Несмотря на то, что должность сенатора в Кастаделле не являлась избирательной, Диего, как и прочие сенаторы, был вынужден проводить регулярные встречи с жителями вверенного ему округа и учитывать их мнение при голосовании в Сенате. Поэтому он не упускал возможности поддерживать лояльность горожан с помощью врожденного обаяния.

Мне нравились наши вечерние прогулки. Я познакомилась со многими представителями благородных семейств Кастаделлы, и все относились ко мне доброжелательно. «Красивая пара», — кивали головами убеленные сединами матроны. «Диего — счастливчик», — вздыхали представительные доны. «У вас будут очаровательные дети», — умилялись молодые донны, поправляя кружева на своих розовощеких темноглазых младенцах.

Мы в самом деле хорошо смотрелись вместе, да и я научилась улыбаться так же лучезарно и искренне, как Диего с Изабель.

Вот только после прогулок наступала самая неприятная часть суток. Сложно было выдумать пытку более мучительную, чем обязанность находиться в покоях мужа и смотреть на то, что мои глаза отказывались видеть. Я больше не позволяла Диего опаивать себя дурманом и научилась уплывать в воспоминания во время отвратительного представления, с тоской перебирая в памяти дни детства на севере: полузабытые поцелуи матери, секретные перешептывания с кузинами о выборе женихов, вишневый запах курительной трубки дядюшки Эвана, аппетитные пироги тетки Амелии… Однажды я так замечталась, что это едва не сыграло со мной злую шутку. Пока я витала в облаках воспоминаний, Ким оставил в покое несчастную рабыню и улегся в кровать рядом со мной и Диего. Бесстыдные прикосновения чужих рук вывели меня из оцепенения так внезапно, что я завизжала и отпрянула, случайно ударив Диего макушкой в нос.

Ким огорченно захлопал ресницами, а я стрелой вылетела из покоев мужа, заперлась на засов в своей комнате и не меньше часа провела в купальне, оттираясь от невидимых следов на коже.

Засыпала я всегда в одиночестве, свернувшись калачиком на огромной кровати. Джай теперь жил где-то в бараках с другими рабами, но и девушек-рабынь я не стала переселять в его комнату.

Сама не знаю, почему.

Несколько раз я пыталась разузнать, как ему живется на новом месте, но сделать это оказалось не так уж просто. На лесопилку рабов увозили рано утром, на рассвете: в это время я еще спала. А вечера мои всегда были посвящены Диего, и я не могла позволить себе такую вольность, как разгуливать по баракам, вместо того чтобы сопровождать его в светских прогулках.

Моим единственным источником новостей была Сай, но и от нее я добилась не слишком многого. Джай стал таким же рабом, как и все, и ничего особенного с ним не происходило.

До одного неприятного случая, перечеркнувшего мои попытки поддерживать хрупкий мир с семьей Адальяро.

Был выходной день, суббота, и Диего с утра оставался в поместье. Я на несколько вечеров была освобождена от обязанности приходить в его комнату из-за естественного женского недомогания, да и прогулкам в эти дни предпочитала чтение у окна в своей комнате. Но в ту субботу от мира легенд и сказок Халиссинии меня отвлек раздражающий звук, доносящийся из сада.

Свист плети.

Я поморщилась. К этому звуку, похоже, я никогда не смогу привыкнуть. До свадьбы Изабель и Диего еще пытались создать видимость, что считаются с моими чувствами, и воздерживались от прилюдных экзекуций. После свадьбы крепость моих нервов уже не слишком их беспокоила: рабов снова пороли едва ли не каждый вечер. Обычно в это время мы с Диего уходили на прогулку, и некоторое время я оставалась в наивной уверенности, что к рабам в поместье стали относиться мягче. Однако несколько последних вечеров, проведенных дома, развеяли остатки моих иллюзий: едва ли запуганные и забитые рабы грешили каждый день налево и направо; скорее семейка Адальяро испытывала удовольствие от страданий людей, попавших к ним в собственность.

Впрочем, сегодня звук отличался от того, что я слышала прежде, и первое время я никак не могла взять в толк, что было не так. А когда догадалась, спину сковал леденящий холод: я слышала только свист плети, но не стоны.

Мрачные предчувствия заставили меня отложить книгу и опрометью выбежать из комнаты. Обогнув дом, я пересекла сад извилистыми дорожками и выскочила на широкий конюшенный двор.

Я не ошиблась. Сердце упало вместе с очередным ударом плети, которую вспотевший Хорхе с силой обрушил на исполосованную спину Джая. Да сколько же это будет продолжаться?!

— Прекратите!!! — закричала я что есть силы и ринулась к ним, высоко подобрав юбки. — Это мой раб!!! Не смейте его бить!

Хорхе повернул ко мне злобное лицо, на котором цвел свежий синяк, пересеченный кровавой ссадиной. Подумать только, я досаждала ему! Будто назойливо зудящий над ухом комар. И обратил он на меня ровно столько же внимания. Его жилистая загорелая рука, видневшаяся под закатанным до локтя рукавом, напряглась и резко опустилась с новым ударом.

Джай вздрогнул, но не издал ни звука.

— Вы меня слышите?! — я подскочила к Хорхе и топнула ногой, кипя от ярости. — Прекратите немедленно!

— Отойдите, донна Вельдана, — раздраженно бросил Хорхе, размахнувшись для очередного удара. — Вы мешаете.

Я с воплем повисла на его руке, но он оттолкнул меня с такой силой, что я едва не упала на взрытый лошадиными копытами каменистый грунт. Свистнула плеть, ее конец обвился вокруг торса Джая, оставляя на коже еще одну кровавую полосу — такая тотчас же осталась на моем сердце. Не помня себя от ярости, я бросилась к нему: его надо скорее отвязать!

Но едва я достигла позорного столба, руку обожгло словно каленым железом, и я громко взвизгнула. Брызнули слезы, ноги подкосились от резкой боли. Джай дернулся и попытался обернуться.

— Вель! Отойди!

— Донна Вельдана! — в голосе Хорхе прорезался испуг. — Я задел вас? Я не хотел… это случайность! Вы не должны были…

Он подошел ближе, но я обхватила руками Джая со спины и закричала:

— Ты не тронешь его больше! Донна Изабель узнает об этом и сегодня же уволит тебя! Это мой раб, и ты не смеешь к нему прикасаться! Немедленно отвяжи его!

— Он должен быть наказан. Он устроил потасовку на лесопилке, двое рабов с переломами. Он ударил меня!

— Не хочу ничего слышать! — визжала я так громко, словно меня резали. Рука пылала огнем, хотелось немедленно опустить ее в холодную воду. А каково сейчас Джаю? — Отвяжи его! Отвяжи! Отвяжи!!!

Со мной случилась истерика. Я кричала, как умалишенная, трясла головой и крепче прижималась к окровавленной спине Джая, закрывая собой. Хорхе молча отвязал его запястья, и я едва не завалила беднягу своим весом. Но он устоял и, обернувшись, придержал меня за локоть.

— Донна Вельдана… — замялся Хорхе, глядя на нас обоих. — Я и правда виноват. Прошу прощения, я…