Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова

сегодня мне не было так страшно и больно смотреть на него.

– Что ж, садись, – он вытер руки чистой тряпицей и поднялся с места.

– Я не умею. Даже не пробовала, – призналась я.

– Никогда не поздно учиться, – подбодрил меня Игнат.

Я села и, почувствовав руки парня на своих плечах, поправила юбку – натянула ее на колени. Попыталась наклониться вперед, но мешал живот. Оказалось, что и скамеечка стоит далековато. Не дотянуться до вымени.

– Нет, так не пойдет, – произнес учитель. – Садись ближе. Поднимись, я пододвину скамейку. Ноги шире раздвинь, чтобы живот меж ними удобно лег. Я уже сделал, но запомни, что перед доением вымя нужно вымыть и насухо обтереть. Немного размять –потолкать его и потянуть за соски. Все так, как делает теленок. Тогда Буренка легче отдаст молоко. Доить лучше кулаком...

– А почему у коровы хвост привязан? – мне страшно было сидеть так близко от огромных копыт. Казалось, шевельнется корова и обязательно раздавит меня. А еще волновали слова Игната. Он будто видел, как широко я раздвинула ноги. Пришлось заткнуть подол юбки за пояс, чтобы она не мешала сидеть в раскоряку.

– Чтобы не хлестала себя и тебя. Ей еще и зад соломой нужно обтереть, чтобы нечистоты не попали в молоко.

Нет, мне трудно было представить княжича Игоря, обтирающего зад коровы. Он бы не стал. Брезгливо скривился бы.

Я горестно вздохнула. Что сотворило с нами Лихо? Скинула из высоких теремов одного в сырую землю, а меня под коровье вымя.

– Нет, не так за соски нужно браться. Сначала зажми между указательным и большим пальцем, а потом сложи ладонь в кулак.

Игнат стоял надо мной, держал руки на моих плечах и говорил так, словно не был слепым.

– Откуда ты знаешь, что я неправильно взялась?

– По звуку молочной струи.

Он обошел меня, присел на корточки рядом и взял мои руки в свои. Но я не смотрела, как правильно выдавливать молоко. Я вглядывалась в лицо, оказавшееся совсем близко. И я явственно почувствовала идущий от Игната запах примятой травы. В памяти живо всплыла картинка нашего последнего свидания. Я закрыла глаза, заново переживая мгновения скоротечного счастья. Я целовала губы Игоря, а его рука, пробравшись под вырез платья, гладила мою грудь. Я слышала стон, исходящий от меня.

– Ты что делаешь, Ясна?

Я открыла глаза и отпрянула от чужих губ. Мои ладони обхватывали лицо Игната. Я не помнила ни того, как высвободила свои руки из рук учителя, ни как заставила посмотреть на меня, чтобы крепко поцеловать.

– Наваждение какое-то! – вскрикнула я, резко поднимаясь и опрокидывая скамеечку.

– Тише ты, хобяка! Едва молоко не перевернула, – Игнат успел цапнуть ведро, а я выбежала вон из хлева.

Прижала пальцы к горящему лицу и помчалась к колодцу. Набрав воды, с трудом прокрутила ворот. Стянув ведро вниз, встала на колени и сунула в него голову.

– Ты, что, утопиться решила?!

Мокрые волосы облепили мое лицо, а слезы стыда смешались с каплями студеной воды.

– Я не знаю, что происходит со мной! – прокричала я, не в силах остановить волнение. – Кругом наваждение! Вчера, сегодня...

Он опять присел на корточки рядом. Притянул меня к себе, обнял за трясущиеся плечи.

– Это место такое. Поначалу мне тоже было тяжело. Видел то, чего видеть не мог. Чувствовал такое, что довелось ощутить лишь раз и то не наяву. Но оно повторялось и повторялось, доводя меня до безумия. Память подкидывала видения, приносящие боль. И я не понимал, что больнее – рана на голове или воспоминания.

– А что тебе виделось? – я подняла на Игната глаза.

– Что вишу я над воротами в петле, а рядом качаются тела матери и отца.

Я прижала руку ко рту. Я видела все это наяву.

– А как ты спасся?

– В том-то и дело, что никак висельнику не спастись. Поэтому я думаю, что видел чью-то чужую смерть, и оплакивал не своих родителей.

– А где твои родители?

– Спроси меня, на самом ли деле меня зовут Игнатом, и я отвечу, что своего настоящего имени не помню. Ни как убивали меня, ни как сюда попал. Я даже не знаю, жив я или мертв.

Я вздрогнула.

– А вдруг я тоже не жива? Вдруг замерзла где-то у подножия скал, а снегирь и красная ленточка, приведшие меня сюда – все лишь посмертные видения?

Игнат строго взглянул на меня.

– Это место такое. Приграничье. Трудно понять, что здесь происходит, а поверить, что это явь, еще труднее. Пойдем, закончим дойку. Надо жить. Или делать вид, что живешь. Иначе тоска заест.

Он убрал с моего лица волосы, поцеловал в лоб. Помог подняться. Поправил косынку, которую я в слезах стянула с головы.

Глава 24

Ега встретила нас блинами. Игнат принес из погреба кринку сметаны. Я сидела за столом рядом с ним и чувствовала тепло его тела. Мне было хорошо и спокойно.

«Буду думать, что мы оба живые, – решила я, чтобы утихомирить зудящие в голове мысли. – Скоро у меня появится ребеночек, похожий на Игоря. Буду дитя кормить, баюкать, смотреть в глазки, как у его отца, и тем стану счастлива».

Дни летели в домашних хлопотах. Приближался срок родов. Ворожбе меня не учили, как и не водили к источнику. Приносили иногда студеной воды, умывали под колдовскую песнь, которая сулила здоровье мне и моему сыночку.

Сначала я думала, что это колодезная вода, но меня переубедили. И правда, разве может колдовской источник выглядеть так обыденно? Ега сказала, что сначала нужно избавиться от бремени. Слишком опасна сила источника для еще не рожденного ребенка.

– Пусть дитя познакомится с его водой после рождения.

Игнат все время был рядом, помогал словом или делом, а я потихоньку к нему привыкала. Как к брату. Больше не видела наваждений, что он и есть Игорь, и я не пыталась его поцеловать. Но, наверное, этот поцелуй нужен был, чтобы Игнат понял, как я выгляжу. Его колдовское зрение работало лишь через прикосновения, а мой безумный поступок позволил Игнату рассмотреть меня всю. Он даже рассказал, какого цвета у меня глаза.

Ега часто где-то пропадала. Иногда не появлялась сутками. Поначалу я волновалась, спрашивала о ней, но Игнат успокаивал – служба Слави, Яви и Нави тяжела и