Варвара не-краса без длинной косы - Вера Вкуфь

пару уходящую глядя, Велижанку вспомнила. Та, глядишь, ведь тоже приставится скоро ненароком. Враз Варя припомнила, чего на перекрёсток-то тот ночью пошла, да чёрта ловить вздумала. Снова кровь по телу у неё разогналась, силы появились. Агнеше с суженым уж не помочь. А Велижанка пока живая. Так что надо Варе чего-то делать. Чего только? Чёрт-то уж отвязался…

Огляделась Варя по сторонам повнимательнее. Нет больше деревьев движущихся. Будто и в поле она. А лесные очертания поодаль полоской поднебесной виднеются. Небо уж посветлело вроде. Или нет? Просто цвета непривычного?

Словно васильком его подкрасили. Ровно так — ни единого перелива или пятна светлого. Вроде и светится небо изнутри, легко так, а солнца нет. И света особого вокруг нет. Тёмной кромка лесная стоит. Дружить не хочет. А остальное поле чистое. С травой зеленушной. Не шелохнётся только трава. Да и ветра никакого нет, чтоб движения ей придать.

Думает Варя. Никого вокруг нет. Пусто. Голо. Только и остаётся, что к лесу идти. Осторожно. Бочком почти пробираясь. На случай всякий.

А дышать легко — воздух будто сам грудь забивает. И усталости не чувствуется совсем. Даже бока намятые не болят, по которым Варя будто через трубу пролетала. Да и где труба-то эта?

Испуг будто на Варвару накатился. Если думать начать о том, что происходит — это же и окочуриться недолго. Так что старается Варя мысли всякие из головы прогнать. Бредёт только поспешнее. Про себя мудрость сказочную припоминая, что двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Подошла Варя к лесу вплотную. Вроде и не страшный совсем. И не тёмный — каждое деревце видно. Обычные совсем. Как игрушки детские. Ровные, тонкие. Аккуратные.

Не бывает таких на свете — чтоб ни одной ветки против ветра не загнулось. Как по жерди все выстроенные. И красивые какие-то, сказочные. Того и гляди где-то избушка Бабы-Яги появится.

Варе и череп светящийся не нужен — и так всё видно. Спокойно так в лесу. От того и жутковато внутрь заходить. Так что Варя на зло — и себе, и лесу — за пазуху полезла и светец[2] с лучиной достала.

Достать-то достала. Только зажигать его как? В лесу-то человеческом можно костерок развести. А здесь боязно.

Не успела Варя толком задуматься — тёплом опасливым щёки ей обдало. Это сама собой лучина загорелась. Обычным, жизненным огнём.

— Спас-иже-бог, — поблагодарила Варя, сама не зная кого. И в лес всё-таки шагнула.

Идёт. Земля с травкой светлой под ногами шуршит. Вроде и птица где запела осторожно. Иволга что ли? Или пеночка? Спокойно так, радостно. Усыпляя будто. Насекомки закопошились где-то, слаженно и уверенно. Огоньки светлячные в дали замелькали. И деревья не двигаются даже, а будто и сами собой вперёд пропускают.

Радушным лес кажется. Только запах не свежий совсем. А будто водой застоялой и зеленью болотной. Того и гляди лягушки заквакают.

Стала на всякий случай Варя осторожнее ступать и под ноги смотреть внимательнее. Лучиной подсвечивать. Не провалилась бы земля ненароком.

А только нет нигде болота опасного. Вода только впереди плещется.

Пошла Варя на звук этот. И вышла скоро к озеру лесному. Кувшинками заплыло. И на взгляд даже вода — студёная. Огоньки разноцветные над озером шныряют. Мелькнёт так один к кувшинке пышной, поцелует её будто и обратно отпрянет. Играется будто. И Варю будто завлекает.

Вспомнила Варя, как в детстве ожерелья из кувшинок таких делали — надо было только стебель осторожно частями делить, чтобы как бусы получался. А вдалеке и плеснуло что-то. Как рыба огромная.

Насторожилась Варя. Спрятаться что ли? Не успела только. Из-за кустов как раз девушки вышли.

Рослые такие. Красивые. В платьях белых да лёгких. С косами длинными, распущенными. Босиком. На головах — венки пёстрые.

Увидели они Варю. Да только виду не подали — посмотрели и обернулись друг к дружке. Смеяться начали. Звонко так, будто колокольчики переливаются. И Варе будто самой весело становится от смеха такого.

Запели девушки песню. На разные голоса, которые между собой сливаются. Незнакомую Варе. Слов даже толком не разобрать. А будто сердцем её услышать можно. И то ли тоску песня девичья навевает, то ли весельем радует. А всю душу глубокую будто задевает мелодия.

Даже внимания Варя не обратила, что погаснуть успела лучина. Да и всё равно светло же.

А девицы в хоровод уже собрались. Кружатся, только волосы светлые по спинам переливаются. Красотой и здоровьем пышут. Платья лёгкие в движения пришли, фигуры стройные облегают. Подолы ноги голые показывают. Да только не разглядеть их особо — так быстро кружатся девушки. И как не упали только? Ловкие, видать. А так-то перемещаются, то ближе к воде подходят, то дальше в лес углубляются. И петь продолжают. Смеяться радостно.

Раскраснелись лица девичьи. Будто и глаза шальными сделались. Будто знают чего интересного. Игру какую. Даже и поиграть будто зовут с собой.

А Варе вроде как и самой хочется. Да в груди печёт чего-то — не даёт мыслями толком отвлечься и в танец погрузиться. Поправила Варя под рубахой медальон мамкин — нагрелся отчего-то металл.

Перестали девицы танцевать и к Варе подскочили.

— С нами пошли! — самая смелая, видно, крикнула. И за руку её цап! Только не успела Варя холода толком почувствовать — отпрянула девка сразу.

Да лицо такое страшное состроила: во сне увидишь — не проснёшься. Не лицо даже, а рожа это злобная: глазюки углём загорелись, нос чуть до побородка не дорос, а зубы… Зубами корову бешеную порвать можно — острые такие!

— А-а! Засланная! — заверещала образина болотная. Даже позеленела от злости. И на Варю прыгнула. А подружайки её, тоже оборатиться успевшие, за ней ринулись.

Да только Варю так просто не возьмёшь. Ловкая девка да прыткая. Так на полсажени в сторону и отлетела, да на ноги прыгнула. А стая страшная за ней. Прокатиться пришлось Варе на боку в сторону — чтоб от зубов гнилостных уйти. Тоже ведь ловкие, мымры болотные.

Некогда Варе думать и соображать. С земли палку только схватить успела, да так одну — рыжей оказавшуюся — по хребтине и оходила. Второй по губами толстым досталось. А третья изловчилась-таки, да за плечо Варю цапнуть сумела. Пинок, конечно, под рёбра получить успела, а всё равно больно — аж искры из глаз у Вари посыпались.

— Ах, ты ж, мавка[3] проклятущая! — заголосила Варя. И чтоб боль криком разогнать, и чтоб не дать уж совсем себя съесть. — Ты ж ласкою должна заманивать, окаянная! Я ж тебе