Лорен Оливер - Ханна

Меня кинут в лаборатории уже к концу недели.

К счастью, я добираюсь до холмов без происшествий. Я сбавляю скорость, искоса замечая дорожные знаки, мимо которых проезжаю, пытаясь разобрать буквы в темноте. Холмы — это беспорядок разных дорог, которые я никогда не могла запомнить. Я проезжаю улицы Брукс и Стивенс; проспекты Танглвайлд и Крествью и потом круг Крествью. Хотя бы луна полная и плывет почти прямо надо мной. Кажется, что кто-то смотрит на нас с луны, подмигивая и ухмыляясь; у луны есть секреты.

Я подъезжаю к Оак-стрит. Даже не смотря на то, что я еле еду, мое сердце бешено бьется, и я чувствую, как оно вырывается наружу, словно пытаясь что-то сказать. Я всю ночь пыталась не думать о Стиве, но сейчас, когда я все ближе, я не могу противиться мыслям о нем. Возможно, он будет здесь сегодня. Возможно. Мысли о нем, врываются в мое сознание. Я не могу сдержать их.

Я слезаю с велосипеда, инстинктивно ощупываю задний карман и чувствую там записку, которую я носила с собой повсюду последние две недели, с тех пор, как нашла ее аккуратно сложенную в кармашке моей пляжной сумки.

«Мне нравится твоя улыбка. Хочу узнать тебя. Занятия сегодня, науки о земле. У тебя мистер Реблинг, да?

Ш.»

Мы со Стивом виделись на нескольких подпольных вечеринках ранее этим летом, однажды почти поговорили, после того как я налетела на него и расплескала немного содовой ему на обувь. Потом, в течение дня, мы пересекались с ним на улице, на восточном побережье. Мы всегда встречались глазами, правда, лишь на секунду, и он мельком улыбался мне. В тот день, когда я нашла записку, я видела, как он подмигнул мне. Но я была с Линой, а он с друзьями из волейбольной секции. У него не было возможности подойти ко мне и заговорить. Я до сих пор не знаю, как ему удалось спрятать записку в моей сумке; он, должно быть, ждал, пока пляж опустеет.

Его сообщение было зашифровано. "Занятия" означало приглашение на концерт; "науки о земле" — то, что концерт будет на одной из ферм, на ферме Реблинга, если быть точнее.

Той ночью мы наплевали на концерт и прогулялись до середины пустого поля, лежали бок о бок на траве так, что наши локти соприкасались, и смотрели на звезды. Вдруг, он провел одуванчиком по моему лицу: ото лба до подбородка, и я боролась с отчаянием, нервным желанием захихикать.

Той ночью он поцеловал меня.

Мой первый поцелуй. Новый вид поцелуя, как новый вид музыки все еще играет, тихо, вдалеке, дикий и ритмичный, отчаянный. Страстный.

С тех пор мне удалось увидеть его всего дважды, и оба раза на людях, когда мы могли лишь кивнуть друг другу. Я думаю это хуже, чем вообще его не видеть. Но желание видеть его, целовать, чувствовать его пальцы в моих волосах — чудовищное, постоянное чувство, заставляющее мое тело покрываться мурашками.

Это хуже, чем болезнь. Это яд.

И мне нравится это.

Если он сегодня здесь — пожалуйста, пусть это будет так — я поцелую его снова.

Анжелика ждет меня на углу Вашингтон и Оак-стрит, как и обещала. Она стоит в тени высокого клена и на мгновение, когда она выходит из темноты - темные волосы, темные глаза, - я представляю, что это Лина. Но потом свет луны падает ей на лицо и изображение Лины отходит на задний план. Лицо Анжелики острое, особенно ее нос: тонкий, длинный и поддернутый. Наверное, это причина, почему она мне так долго не нравилась — ее нос выглядит так, как будто она все время чувствует отвратительный запах.

Но она понимает меня. Она понимает, какого это быть замкнутой, и она понимает необходимость вырваться из этого состояния.

— Ты опоздала, — с улыбкой на лице говорит Анжелика.

Сегодня нет музыки. Мы пересекаем лужайку по направлению к дому, приглушенные хихиканья прерывают тишину и сопровождаются нарастающей беседой.

— Осторожно, — сказала Анджи, когда мы вышли на крыльцо. — Третья ступенька гнилая.

Я перепрыгиваю ее, как и Анжелика. Деревянное крыльцо старое, и доски прогибаются под нашим весом. Все окна заколочены, и слабые очертания большой красной буквы "Х" еще видны, постепенно исчезающие из-за погоды и времени: этот дом когда-то был заражен. Когда мы были маленькими, мы подстегивали друг друга ходить через холмы; стоять, прикасаясь к стенам зараженного дома как можно дольше. Ходили слухи, что страдающий призрак человека, умершего от amor deliria nervosa все еще блуждает по улицам и заражает болезнью любого, кто зайдет сюда.

— Волнуешься? — спрашивает Анжи, чувствуя, как я дрожу.

— Я в порядке, — отвечаю я и толкаю дверь прежде, чем она может дотянуться до нее.

Я иду первой.

На мгновение, пока мы заходим в дом, повисает тишина, появляется напряжение, все в доме замирают. Но потом они понимают, что мы не регуляторы и не полиция, и напряжение снова исчезает. Электричества нет и дом полон свеч: на тарелках, в пустых банках из-под газировки, прямо на полу. Из-за этого стены мерцают, растворяясь в узорах света, а люди превращаются в тени. И эти тени везде: в углах, на остатках мебели, в других пустых комнатах, просачиваются в прихожую и ложатся на лестницу. Но все удивительно тихо.

Почти все, кого я вижу, разбились на пары. Парни и девушки держатся за руки, касаются волос и лиц друг друга и тихонько смеются; делают все те вещи, которые запрещены.

Во мне нарастало беспокойство. Я никогда не была на подобной вечеринке. Я практически чувствую присутствие болезни: движущиеся стены, энергия и напряжение — словно гнездо тысячи насекомых.

Он должен быть здесь.

— Сюда, — Анжи инстинктивно понизила голос до шепота. Она ведет меня в заднюю часть дома, даже не смотря на тусклый и изменчивый свет, я могу сказать, что она не раз была здесь раньше. Мы заходим в старую кухню. Здесь свечей больше, и они освещают очертания пустых буфетов, плиту, темный холодильник с исчезнувшей дверкой и черными от плесени полками. Воздух в комнате затхлый, сырой. На столе в центре комнаты стоит несколько запыленных бутылок алкоголя. Рядом неловко стоят несколько девушек в то время, как напротив них группа парней делает вид, что не замечает их. Кажется, они тоже раньше не были на подобной вечеринке, и бессознательно выполняют правила сегрегации.

Я рассматриваю лица парней, надеясь, что Стив будет среди них. Но его нет.

— Хочешь чего-то выпить? — спрашивает Анжелика.