Лорен Оливер - Ханна

— Нет, — я говорю это слишком быстро и резко, он выглядит удивленным. Я вздыхаю и натягиваю улыбку. — Я хотела сказать, что мне нужно воспользоваться ванной комнатой.

— Я покажу тебе, где это, — говорит Фред.

— Нет, не надо! — я не могу скрыть страх в голосе. Я перебрасываю волосы через плечо, приказываю себе взять себя в руки и вновь улыбаюсь, на этот раз сильнее.

— Останься здесь. Наслаждайся ночью. Я не заблужусь.

— И самостоятельная, — произносит Фред со смехом.

По пути в ванную я слышу голоса, доносящиеся с кухни, кто-то из слуг Харгров, думаю я, и только я собираюсь идти дальше, когда слышу, как миссис Харгров достаточно четко произносит слово "Тидлы". У меня сжимается сердце. Они говорят о семье Лины. Я подхожу ближе к двери кухни, которая осталась приоткрытой, уверенная в том, что мне это показалось.

Но потом я слышу, как мама произносит:

— Ну, мы никогда не хотели причинять Лине боль из-за её семьи. Одно или два плохих яблока…

— Одно или два плохих яблока могут значить, что все дерево прогнило, — деловито заявляет миссис Харгров.

Я чувствую прилив гнева и тревоги — они говорят о Лине. На секунду я представляю, как открываю дверь на кухню с удара ногой, прямо в самодовольную физиономию миссис Харгров.

— Она милая девушка, — настаивает мама. — Она и Ханна в детстве были неразлучны.

— Вы гораздо более лояльны, чем я, — говорит миссис Харгров. Она произносит слово "лояльны" таким тоном, будто подразумевает "глупы". — Я бы никогда не позволила своему сыну общаться с теми, чья семья такая... Испорченная. Против природы не пойдешь, не так ли?

— Заболевание не передается по наследству, — мягко произносит мама. Меня охватывает сильное желание дотянуться до нее сквозь деревянные стены и обнять ее. — Эта идея появилась весьма недавно.

— Старые идеи базируются на фактах, — сухо замечает миссис Харгров. — Кроме того, мы не знаем всех обстоятельств, не так ли? Почти наверняка общение с Линой с такого раннего возраста...

— Разумеется, разумеется, — быстро поправляется мама. По ее голосу я слышу, что она пытается угодить миссис Харгров. — Это все очень сложно, я понимаю. Гарольд и я всегда настаивали на естественном развитии вещей. Мы думали, что настанет момент, когда девочки просто перестанут общаться и отдалятся друг от друга. Они слишком разные — словно из разных миров. Я очень удивлена, что их дружба оказалась такой крепкой.

Мама замолкает. Я чувствую резкую боль в груди, словно меня окунули в ледяную воду.

— Но, в конце концов, мы, похоже, были правы, — вновь заговорила мама. — Они почти не разговаривали летом. В итоге, все именно так и произошло.

— Ну и славно.

Прежде чем я могу пошевелиться или хоть как-то среагировать, дверь кухни открывается, и меня застают на месте, парализованную, стоящую прямо перед дверью.

Мама едва слышно вскрикивает, но миссис Харгров, кажется, все равно.

— Хана! — улыбается она мне. — Как ты вовремя! Мы как раз хотели подавать десерт.

Дома, закрывшись в своей комнате, я впервые за вечер могу нормально вздохнуть.

Я пододвигаю стул к окну. Если прижаться лицом к стеклу, я могу разглядеть дом Анжелики Марстон. В окнах ее комнаты не горит свет, и я чувствую разочарование. Мне нужно занять себя хоть чем-нибудь. Под кожей словно бегут электрические заряды, мне нужно выбраться отсюда, нужно двигаться.

Я встаю, хожу кругами по комнате, беру телефон с кровати. Уже поздно — одиннадцать часов давно прошли — но в какой-то момент я хочу позвонить Лине. Мы не разговариваем уже восемь дней, с той самой вечеринки на Роуринг Брук Фармс. Ее, должно быть, здорово напугали и музыка, и люди — парни и девушки, неисцеленные, вместе. Она выглядела напуганной. Смотрела на меня так, будто я тоже заразилась.

Я открываю мобильник, набираю первые три цифры ее номера. Затем захлопываю телефон обратно. Я оставляла ей сообщения, два или три, но она не перезванивала.

Да и она уже, наверно, спит, так что я могу разбудить ее тетушку Кэрол, которая может подумать, что что-то случилось. И я не могу сказать Лине о Стиве Хилте — я не хочу напугать ее еще больше, и она может просто сдать меня. Я не могу рассказать ей, как я себя чувствую, что моя жизнь захлопывается вокруг меня, словно я иду по сужающемуся туннелю. Она скажет мне, что я должна быть благодарна за свои оценки, что я должна понимать, как мне повезло.

Я бросаю телефон на кровать. И почти в тот же момент он жужжит — новое сообщение. Я чувствую, как сердце начинает учащенно биться. Мало у кого есть мой номер — да что там, мало у кого есть мобильники. Я хватаю телефон и открываю его. Пальцы дрожат от электричества в крови.

Я знала. Сообщение от Анжелики.

Не могу спать. Снятся странные кошмары — я была ну углу Вашингтон и Оук, и пятнадцать кроликов пытались уломать меня присоединиться к чайной вечеринке. Скорее бы уже Исцеление!

Все наши сообщения должны быть зашифрованы, но взломать этот код было легко.

Встреча на пересечении Вашингтон и Оук. Через пятнадцать минут.

Мы идем на вечеринку.

 Глава 2

Чтобы добраться до холмов, я еду по полуострову. Я избегаю улицу св. Джона, даже не потому что она ведет прямо к конгрессу. Пять лет назад там была вспышка deliria: четыре семьи были под воздействием, четырех принудили к преждевременному лечению. С тех пор, вся улица запятнана, и там всегда дежурят регуляторы и патрули.

Зуд под моей кожей усилился, силы покидают мои ноги, руки, пальцы. Я едва могу быстро крутить педали. Мне приходится заставлять себя давить на них. Мне нужно оставаться бдительной и внимательной, на случай если рядом регуляторы. Если меня поймают после комендантского часа, то придется отвечать на множество вопросов, а мое последнее лето со мной настоящей, последнее лето свободы, сократится наполовину.