О Стуже и Перьях - Элиза Рейн

Сигрун приземляется на небольшую площадку перед входом, и как только я встаю на ноги, лианы исчезают.

— За мной.

Я следую за ней в арку, ведущую в круглый зал. Из него ведут четыре двери, и все пространство уставлено ящиками и сундуками, а также постаментами со стоящими на них вазами, оружием и артефактами. Мне так и хочется подойти и разглядеть каждый из них. Крылья Сигрун плотно сложены, хотя пространство достаточно велико, чтобы они поместились. Она проходит к одной из дверей.

— Сюда, — говорит она.

Я следую за ней, даже не думая о том, чтобы ослушаться и пойти рассматривать выставленные предметы.

Мы входим в комнату, которую мои родители называли бы гостиной. Она обставлена уютной мебелью, длинными столами с рядами бокалов и наполненных разными жидкостями графинов, полками с томами книг, а посередине лежит толстый меховой ковер. Одна из стен полностью состоит из окон, из которых не видно ничего, кроме плотной зелени кроны Иггдрасиля.

— Почему ты поддерживаешь связь с Каином Разрушителем? — спрашивает Сигрун, и я переключаю внимание с окон на нее.

Она стоит около стола и берет в руки фарфоровый чайник в виде сокола.

— Это он поддерживает связь со мной, — помедлив, я добавляю: — Эрсир.

Я не знаю, как должна к ней обращаться. Она бросает на меня взгляд через плечо и наливает что-то из чайника в небольшие чашки.

Она такая невероятно красивая. Кожа у нее самого глубокого, великолепного цвета древесной коры, а волосы — всех оттенков зеленого, какие я могла бы себе представить, и заплетены в сложную прическу из кос. Золотые ленты вплетены в зеленые волосы, а кончики кос украшены сверкающими бусинками в виде ягод и фруктов.

— Не называй меня эрсир, — говорит она. — На древнем языке это означает «младший командир», тот, кто отвечает перед королем или даже ярлом, — ее глаза вспыхивают. — Я же держу ответ лишь перед богами.

Я киваю.

— Прошу прощения. Как я могу обращаться к вам?

— «Сигрун» вполне подойдет. Садись.

Я пытаюсь успокоиться, садясь в одно из кресел и складывая руки на коленях. Вокруг столько предметов, которые хочется рассмотреть, а мои чувства так перегружены, что сосредоточиться просто невозможно.

К своему ужасу, я балансирую где-то между полным отупением и полноценным нервным срывом.

— Чаю? — спрашивает она.

Кажется странным, что лидер Валькирий готовит мне чай. Я встаю.

— Давайте, я заварю?

— Он уже готов, — говорит она. — Известно ли тебе, принцесса Мадивия, что ты и есть причина, по которой я здесь?

Я подавляю клубящийся в животе страх. Я подозревала подобное, но не признавалась в этом.

— «Мадди» вполне подойдет, — тихо говорю я.

— Эрик рассказал мне о медведице.

Не зная, что сказать, я киваю.

— Можешь рассказать о ней? — просит Сигрун.

— Нет, — все так же тихо говорю я. — Я бы хотела, но мне нечего сказать.

— Он сообщил, что медведица действовала сама по себе, вместо того чтобы овладеть тобой и передать свою силу. Это так?

— Да.

— Чтобы спасти жизнь фейри Двора Огня?

Дерьмо. Теперь все выглядит так, будто я соврала, сказав, что это он привязался ко мне, а не наоборот. И все же я согласно киваю. Она уже знает, что это правда.

— Новобранцы рассказывают истории о том, что она спасла тебя от утопления, когда двое новобранцев напали на тебя под водой.

— Да.

— Ты говорила с ней?

— Нет.

— Твоя магия льда. Расскажи о ней.

Я пытаюсь подавить стыд.

— Она проявилась, когда я впервые увидела медведицу. У меня сложности с тем, чтобы её контролировать.

Сигрун подходит с двумя чашками чая в руках и ставит одну из них на низкий столик в виде пенька около меня.

— Это я заметила, — она садится, плотно сложив крылья за спиной, и теперь, когда она так близко, я не могу не начать разглядывать перья. Она великолепна. Её присутствие, её энергия — все в ней просто ошеломляет. — Ты всегда отличалась от других, Мадди?

— Да. Всю мою жизнь.

— Фезерблейд был заинтересован в тебе, а вот я ошиблась. Думала, в тебе нет совершенно ничего особенного, — тихо говорит она, а зеленые глаза смотрят прямо в мои. В ее словах нет ни жестокости, ни вопроса. Это просто размышления, высказанные вслух. Позади нее что-то сверкает, сразу привлекая мой взгляд.

Под моим любопытным взглядом появляется сокол. Она лениво бьет крыльями, усаживаясь Сигрун на плечо, а глаза блестят, как отполированный янтарь. Перья глубокого цвета лесной зелени переливаются различными оттенками, изогнутый клюв кажется острым, как кинжал.

— Она прекрасна, — выдыхаю я.

Взгляд Сигрун становится острым.

— Он.

— Он, — киваю я.

— Эрик сказал, что ты сможешь его увидеть. Ты позволишь ему прочесть тебя?

— Прочесть меня? Что вы имеете в виду?

— Мой валь-тивар великолепен в чтении разума фейри, — медленно произносит она.

Я вспоминаю про Брунгильду при Дворе Льда, и страх стискивает меня. Мне не хочется, чтобы Сигрун узнала о магии памяти, и если Брунгильда не обнаружила этого, то лидер Валькирий точно сможет. Пока я не готова раскрыть этот секрет. Он принадлежит мне, и так было всегда. Я не могу просто рассказать об этом.

Увидев, что я медлю, Сигрун говорит:

— Если ты не хочешь раскрывать какую-то информацию, он тебя не заставит. Он сможет увидеть только то, что ты сама добровольно откроешь.

Я уверена, что это ложь. Думаю, её птица вытащит из меня что угодно, если я впущу его в свой разум.

Должно быть, сомнения отражаются у меня на лице, потому что Сигрун неожиданно для меня улыбается.

— Ну, ты хотя бы не глупая. Это хорошо. Конечно, он увидел бы все, что пожелает, если бы ты его впустила.

Я шумно выдыхаю.

— Расскажи о своих обмороках.

О них я чаще всего не хочу разговаривать, но хотя бы мы отошли от идеи птицы, копающейся в моей голове.

— Они случались всю мою жизнь, — говорю я.

— Ты просила Эрика исцелить тебя? — спрашивает она.

— Да, но он сказал что больное сознание вылечить гораздо, гораздо сложнее, чем больное тело.

— Ты могла бы позволить ему попытаться.

— Могла бы, — неохотно признаю я.

Она хмурится.

— И что, Иггдрасиля ради, тебя остановило? В полете, под водой, на любой возвышенности или в опасном моменте битвы, потеря сознания точно станет смертельным приговором.

Я тяжело вздыхаю.

— Обмороки в любом случае меня убьют, — говорю я.

Она нахмуривается еще сильнее.

— Что ты имеешь в виду?

— Мой недуг смертелен. Так мне сказали в детстве. Однажды я просто не