Кассиопея - Ханна Ким

меняется, но рассмотреть как следует не успевает, потому что в аудиторию заходит преподаватель, и Юбин утягивает Тэёна дальше по лестнице, ведущей на ряды выше.

Занятие пролетает быстро – Мингю всегда нравились лекции по этой специальности. Он чувствует себя правильным до боли меж ребер. Чувствует себя на своем месте. И от этого как-то-

нехорошо.

И голова кружится немного.

На выходе из здания факультета Мингю задерживается на какое-то время, составляя компанию Сонёлю за сигаретой, и не сразу замечает Тэёна – одного, – который стоит чуть поодаль. Он щупает его напряженным взглядом, кусает почти, но ближе не подходит. Мингю вопросительно приподнимает брови и сразу отворачивается. Эти переглядки не ускользают от внимания Сонёля, и он спрашивает, все ли в порядке. Мингю на это только плечами пожимает, и Сонёль понимающе улыбается. Они вместе идут к выходу с территории университета, и Мингю замечает Чонхо, который стоит невдалеке. Чонхо его замечает тоже, прячет телефон в задний карман джинсов и улыбается. А он почему-то уже не может не улыбнуться в ответ.

– Мингю! – окликают его, и он оборачивается.

Тэён замирает в нескольких шагах от него, тяжело дыша. Мингю хочет спросить, в чем дело, но только и успевает, что рот открыть, потому что сбоку шуршит подошва чужих кроссовок, а он всем телом чувствует, что рядом с ним появляется Чонхо, не дожидаясь, когда он сам к нему подойдет. Мингю рот закрывает сразу же, глядит на Чонхо, у которого во взгляде миллион не озвученных вопросов и толика сомнения – странного такого, но ощутимого до несуществующих пределов. Он смотрит не на запыхавшегося Тэёна – на Мингю. И молчит. Ждет чего-то – и черт его знает, чего именно.

Мингю бросает взгляд на Тэёна, который в лице меняется – опять, – и качает головой. Отворачивается и идет к выходу.

Дома они с Чонхо почти не говорят – каждый ныкается в свой угол. У Мингю, если честно, угла нет даже, не считая подоконника на кухне, но он все равно настырно прячется в комнате Мина, вдруг настолько сильно захотев побыть одному. В голове – перипетии чужих жизней, что сплелись в цветастый клубок ниток, которые в некоторых местах порваны. В голове – миллион сомнений (прямо как во взгляде Чонхо парой часов ранее), и они давят изнутри, вырваться хотят, начать жить своей жизнью. В Мингю сомнений, правда, море. Смог ли он сделать хоть что-нибудь из того, что оправдает его нахождение здесь? Сможет ли он сам справиться с тем, что еще впереди? С лавандой этой проклятой, которая легкие пыльцой забила.

Сможет ли он потом жить так, будто ничего не случилось?

(Нет.)

Мингю стоит перед зеркалом и смотрит на свое отражение: под глазами синяки, губы чуть потрескались, кожа – болезненно бледная предельно. Это – он. Прямо сейчас. Какой есть. А какой сейчас ты, Мин?

Он один, но их двое. Их двое, но он один.

Мингю выходит из комнаты где-то через час и находит Чонхо за обеденным столом – тот сидит за ноутбуком и что-то быстро печатает. На его носу примостились все те же смешные очки.

– Эй, – зовет его Мингю, и Чонхо поднимает голову, – ты говорил, что твои дурацкие очки – чей-то подарок. Чей?

Чонхо молчит какое-то время, а потом резко захлопывает крышку ноутбука, снимая эти самые очки. Смотрит на них пару секунд, а после усмехается.

– Тэёна.

Мингю приподнимает брови, но в ответ не говорит ничего. По привычке открывает окно настежь и закуривает. Тэёна, значит. Того самого, которого на дух не переносит сейчас. С которым Мингю говорить запрещал сначала. Но чей подарок все равно надевает за компьютером.

– Вы поговорили? – Чонхо встает рядом и смотрит в открытое окно.

А Мингю – на него. С мыслью, что «неужели ты все-таки решился спросить».

– Да.

– И?

– Что «и»? И нормально. – Мингю закатывает глаза, зажимая сигарету губами.

Чонхо смотрит на него внимательно и опять усмехается. А Мингю залипает на пару мгновений совершенно неожиданно и даже не сразу понимает, что слишком долго рассматривает чужое лицо.

– Что он сказал?

– Это так важно?

– Наверное, нет. – Чонхо достает из его пачки сигарету. – Если честно, куда более важно, что ты думаешь по этому поводу.

– То есть? – с непониманием уточняет Мингю, не обращая внимания на пепел, который падает прямо на пол.

– Ты говорил, что… – Чонхо бросает на него осторожный взгляд. – Неважно. Просто скажи уже.

– Хочешь знать мое мнение? – Мингю шумно затягивается. – Знаешь, я бы сказал, что меня это все не касается, но увы, касается теперь, ибо меня втянули в это дерьмо против моей воли, и… Мне кажется, что вам – тебе и Тэёну – стоит поговорить тоже. Ты принял сторону Мингю, решив не разбираться ни в чем, но… тебе все-таки стоит это сделать. Как и Юбину.

Чонхо крепко сжимает челюсти – он видит это по играющим желвакам – и молчит. Курит остервенело, но расслабляется уже спустя минуту. Мельком смотрит на Мингю и опускает голову.

– Что он сказал тебе?

– Лучше давай ты это услышишь от него. – Мингю бросает бычок в окно. – Боже, вы были хорошими друзьями. Неужели так сложно засунуть на какое-то время детскую гордость себе в жопу и просто шагнуть навстречу? Заебали вы меня уже.

Чонхо молчит. Рассматривает его лицо, а потом вдруг тянет к нему свободную от сигареты руку. Мингю не успевает ни отшатнуться, ни вздрогнуть даже – только каменным изваянием застыть, – когда чувствует, как на его волосы ложится чужая ладонь. Теплая. Горячая даже. Он чувствует это слишком остро, хоть его и не касаются напрямую. Чувствует – и теряется куда-то очень далеко, потому что такого быть вот вообще не должно было. И теряться он не должен был тоже. Это же Чонхо.

– У тебя пепел на волосах был, – объясняют ему, а Мингю до жути хочется кожу голову до крови расчесать, потому что, блядь, нет. Не надо трогать. Вообще. Никогда и никак.

На чужом лице – ничего почти. Пустота только густая, спрятанная за сигаретным дымом. Пустота, но Мингю все равно видит, как человек перед ним терзается до того сильно, что того и гляди глаза начнут слезиться. Видит, но не говорит ничего, потому что просто слова все забывает. Он их забывает на удивление часто в последнее время, но сейчас они окончательно разбегаются в разные стороны, как тараканы из-под рваного тапка, а Мингю только и может, что шумно дышать, незаметно проводя ладонью по своему затылку.

Взгляд Чонхо, направленный в окно, какой-то не такой, какой-то не Чонхо. Или наоборот – настолько