Жена двух генералов драконов (СИ) - Кристина Юрьевна Юраш

Я спряталась под одеяло, пытаясь укрыться от своих мыслей.

Это же предательство! Думать о другом!

Я вспомнила, как Агостон держал мою руку у рояля.

Его пальцы, словно прикосновения крыльев бабочки, осторожно касались моих, будто боясь причинить боль.

Его взгляд, глубокий и внимательный, следовал за каждым моим движением, и в этом взгляде было что-то, что заставляло моё сердце биться чаще.

Как он смотрел на меня, когда я впервые сыграла ту самую мелодию.

Когда я впервые сыграла ту самую мелодию, я почувствовала, как его глаза следили за мной с восхищением и гордостью.

Я клянусь! Что бы я к нему ни чувствовала, он об этом не узнает!

Глава 58

Эта мысль пронзила меня, как раскат грома среди ясного неба. Само осознание, что Агостон был мне небезразличен с самого начала, заставило меня тяжело задышать. Именно поэтому я так остро и больно восприняла его «предательство». Для меня он всегда был чем-то сродни недостижимого идеала. Мне казалось, что он не способен на подлость или предательство. Поэтому новость о том, что он не спас брата, вызвала у меня двойную боль.

Я понимала, что на войне всякое могло случиться. И обвинять живых в том, что они живы, а мертвых в том, что они мертвы, нельзя. Но я понимала, что будь я на его месте, я бы бросила все силы, чтобы спасти. И мне было бы плевать на все! Мне было бы все равно, что обо мне скажут!

Для меня семья важнее всего. И если бы у меня был брат, которого я любила бы. Я бы костьми легла, чтобы вытащить его. Это лучше, чем под грохот праздничного салюта, под крики: «Ура! Победа!» стоять над могилой.

И я была уверена, что Агостон предпочел честь и победу жизни брата. Но сейчас я понимала, что это не так. И мне было ужасно стыдно за то, что я делала, за то, как я себя вела…

Правда была неожиданной, но в то же время неизбежной. Я была уверена в своих действиях, но теперь мне стало ясно, что я пересекла невидимую черту и пора обратно.

В нем было что-то, что заставляло меня обращать на него внимание. Это было не просто его присутствие, а что-то более глубокое и тревожное. Его взгляд, холодный и отстраненный, но в то же время пронзительный, проникал в самую суть. В его сарказме скрывалась горечь, которую он пытался скрыть за маской безразличия. Его боль, тщательно скрываемая за маской уверенности, была очевидна для меня.

Я не могла отвести от него глаз. В его движениях, в его словах, в его молчании было что-то, что притягивало меня, словно магнит. Я чувствовала, что между нами возникла невидимая связь, которая была сильнее, чем мы могли себе представить.

Утром я спустилась к завтраку, надеясь, что рассвет принесет с собой облегчение.

Но свет, проникающий сквозь тяжелые шторы, не смог разогнать тени, засевшие в моей душе. Тревога, которая терзала меня всю ночь, не исчезла. Напротив, она стала еще сильнее, как будто утренний свет только подчеркнул ее присутствие.

— Доброе утро, дорогая, — тетушка Маргарет посмотрела на меня с осуждением. — Вы выглядите ужасно. Бессонница?

— Да, — пробормотала я, садясь за стол. — Что-то не спалось.

Место Агостона пустовало. И меня это тревожило. Но спросить я пока не решалась.

— О, боги, — начала она, поправляя свой вечный черный наряд и зонтик на коленях, — какое ужасное поведение вчера на балу! Я думала — крыша слетит от стыда! Я думала — дом рухнет от позора! Я думала — мы все погибнем от такого неподобающего поведения! И, конечно, всё это — после такой свадьбы!

— Вы слишком строги, тётушка, — заметил он, наливая себе кофе. — Вчерашний вечер был не так уж плох.

— Не так уж плох⁈ — взвизгнула тётушка, поднимая зонтик как знамя. — Она флиртовала с офицером! На глазах всего бала! На глазах своего мужа! Это недопустимо! Вдова не имеет права так себя вести! Я ношу траур уже двадцать пять лет! И я знаю, как нужно вести себя вдове!

— Ах да, — усмехнулся доктор, — ваш муж умер через неделю после свадьбы, и вы с тех пор носите траур. Но, возможно, Элис имеет право жить?

— Жить? — переспросила тётушка, как будто это было самое страшное слово в мире. — Она должна скорбеть! Должна помнить! Должна страдать! Это долг вдовы перед памятью умершего!

Доктор Меривезер посмотрел на меня, и его взгляд был таким же проницательным, как тогда, когда он говорил Агостону:

«Душа болит у неё. Физически она здорова, но душевные дела — всё хуже и хуже. Её подтачивает боль. Каждый день — как удар. Каждая мысль — как нож».

— Мадам, — тихо, но уверенно произнёс он, — вы не видите, что происходит с Элис. Это не флирт. Это не позор. Это — пробуждение. После двух месяцев мёртвой тишины, после того, как она перестала есть, перестала спать, перестала жить… Вчера она впервые за долгое время почувствовала, что она — живая.

— Чушь! — воскликнула тётушка. — Она оскорбляет память своего мужа! Как можно танцевать с другим мужчиной, когда твой супруг лежит в могиле⁈

— Ее нынешний супруг жив. Не надо хоронить его раньше времени! — усмехнулся доктор, глядя прямо на меня. — Если танец с офицером вернул её к жизни, то, возможно, это как раз то, что ей нужно.

Я подняла глаза, чувствуя, как сердце колотится. А где он? Где Агостон.

— Но так нельзя! — настаивала тётушка. — Она должна скорбеть! Должна помнить! Должна страдать!

— Страдание не делает человека лучше, — возразил доктор. — Оно только убивает. И если Элис хочет жить, то кто мы такие, чтобы её останавливать?

— Я её тётушка! — возмущённо заявила женщина. — Я должна следить за её репутацией!

— А я её доктор, — парировал доктор. — И я должен следить за её здоровьем. И поверьте, здоровье важнее репутации.

Тётушка побагровела, но не нашла, что ответить. Она повернулась ко мне, ожидая поддержки, но я молчала. Впервые за всё это время я чувствовала, что кто-то действительно понимает меня.

— Но как можно забыть своего