Огонь в янтаре - Катерина Крутова

но знаю — найдешь верный путь! — Возгар вжал босые пятки в гладкие бока, склонился к холке, любимую придерживая, и помчались они сквозь ночь: отравленная навью янтарная драконица, двоедушный потомок древних богатырей и скачущий по кромке мира меж явным и скрытым, конь, верой и правдой служащий своему человеку.

Сколько так скакали они наемник не ведал, лишь слушал все замедляющийся стук любимых сердец, да потуже стягивал путы судьбы на запястьях. Луна вышла из-за горных пиков и яблоком золотым покатилась по небу, освещая долы и склоны, хилые деревца и поросшие мхами камни, отливая в серебряном свете и черную гриву коня, и волосы всадника, выбеливая и без того, точно снегом припорошенную кожу в обрамлении рудно-медных прядей.

— Тпру! — резкий окрик раздался с востока, когда первые зарницы рассвета уже разбавили алым серость вершин. — Так мчать и за живыми душа не поспеет! — ярл Тур на гнедой кобыле поравнялся, подхватывая Усиня под узцы. Возгар чудом держался в седле, глядел на воеводу и не видел.

— Кажись, тут обоих спасать надо, Дракост! — вэринг спешился, кивнул подоспевшему Мошке и вместе с ним вынул лучника из седла.

— Яра! — дернулся тот, с трудом шевеля пересохшими губами, из последних сил обнимая суженую.

— Дышит, — Тур бегло коснулся девичьей шеи, — нам бы живой воды, старче. Хотя этого можно еще и обычной привести в чувство.

— Вижу, — буркнул Дракост, расстилая на земле расшитую рунами накидку, на которую Мошка с ярлом тут же уложили едва дышащих полюбовников.

— Прости, сестрица названная, не смог тебя сберечь, — морщинистая старческая рука ласково коснулась девичьего лба, смахивая растрепавшиеся волосы.

— Навия… укусила… яд… — смог выговорить Возгар, силясь приподняться. Юный вэринг тут же протянул воину флягу. Жадно припав, осушил ее наемник в три глотка и вновь обрел голос: — неужто нет лекарства какого или средства от яда этого?

Дракост печально покачал головой:

— Отравляет драконов не яд, а сама суть навий — вместе с кровью и соком все мысли потаённые и хотейки сокровенные проникают в душу. И до того тошно от той непроглядной тьмы становится, что жить невмоготу.

— Настолько, что ни узами доли, ни заговорами в мире не удержать? — Возгар взял ладони Яры в свои, ужасаясь ледяному холоду всегда жарких пальцев.

Промолчал драконоборец. Одинокая слеза скатилась по изрезанной морщинами щеке.

— Все за нее… за них отдам! В услуженье колдунам, ведуньям, да хоть к самим злыдням пойду! Жизни не пожалею, все одно без нее — не жизнь! Делай что хочешь, Дракост, лишь бы Яра жила! Хоть душу мою за нее забери! — отчаянье захлестнуло воина. Склонился он над возлюбленной, скрывая от прочих, как губы дрожат, а глаза влагой сочатся.

— Душу молишь забрать, — старец задумчиво потер бороду, — отчего ж не попробовать? Тем боле, что их у тебя с запасом.

Тур и Мошка удивленно уставились на драконоборца. Даже полуживой от долгой скачки Усинь поднял усталую морду, точно вопрошая: «Что старче задумал?»

— Отдашь ли ты, Возгар, сын Гордара, потомок ящера Светозара, свою драконью суть той, кто из яйца янтарного вылупилась, крылатой драконицей обернулась и в миру людском Ярой наречена?

— Отдам, — глухо ответил воин. Черные глаза вспыхнули нестерпимым огнем. С трудом выдержал Дракост этот взгляд, ярл Тур одобрительно хмыкнул, а Мошка попятился — жгла насквозь драконья натура, вырываясь из тесного человечьего тела.

— Не быть тебе боле двоедушным, не хранить в себе семя первородных ящеров, не обрести крыльев, над миром не воспарить, — янтарные четки сверкнули в старческих руках, бусины — слезы и кровь драконов былых, заструились, заспешили сквозь пальцы, сменяя друг друга, вспыхивая всеми цветами, будто пламя живое, нанизанное на бечеву.

— Не быть, — повторил Возгар, ощущая, как течет по жилам жидкий огонь, перетекает из ладоней его в холодные Ярины, и как отзываются, ускоряя ритм два сердца.

— Поцелуем скрепи дар, и коль чист он и верен, так тому и быть. Я, старший средь люда Первого Ящера, правдой, данной мне предками, вещаю — так тому и быть!

— Так тому и быть! — повторили вэринги. Возгар же, не слушая боле слов, припал к девичьему рту, отдавая всю нежность, что раньше таил, без слов говоря, о чем прежде молчал, всей душою моля о чуде и о любви. Болью вспыхнуло сердце богатыря и на миг показалось всем, что крылатая черная тень драконья выпросталась из тела воина, взмыла над поляной, чтобы пологом опуститься на двоих, лежащих подле и растаять золотой дымкой в первых лучах рассвета.

Яра вздрогнула, открывая глаза, и лаской тихою ответила на поцелуй.

* * *

‑ Снился мне черный дракон, пронзивший толщу вод, заключивший меня в объятия… — сладко потянувшись, рыжая приподнялась на локтях, словно не она только что на тот свет собиралась, а просто вздремнуть прилегла.

— То суженный твой самого мира законы попрал, себя наизнанку вывернул, до того сильна в нем хотейка рядом быть оказалась. Коль сам тому свидетелем не был — ни в жисть не поверил бы, — Дракост задумчиво перебирал драконьи четки, вновь ставшие обычными бусинами разноцветного янтаря.

Возгар же, ни слова не говоря, прижал Яру к себе так сильно, что у той дыханье сперло.

— Живая, — выдохнул, обжигая поцелуями шею, щеки, рудные волосы и трепещущие от настырной, необузданной нежности вежды.

— Ну что ты, дурашка, какой мне еще быть?! — девушка увернулась, отстраняясь и лишь тут разглядела стоящих поодаль ярла и юного вэринга. Мошка глазел на нее будто на ярмарочное диво — разявив во всю ширь рот и распахнув глаза так, что казалось они на лоб норовят влезть. Тур же любовным касанием гладил заплату на старом плаще, да, по взгляду судя, мыслями был далече от Твердыша.

— Навия ядом тебя отравила, — прошептал Возгар, не отпуская из объятий.

Яра, вмиг посерьезнев, прижала ладони к животу:

— Знать, правда все: и грот тот, и битва, и накрывшая тьма… — замерла, прислушиваясь к ощущениям жизни, что внутри нее тлела.

— В порядке дитя твое, — Дракост подал наемнице флягу. — Выпей травяной отвар — силы восстанови. Не каждый день с того света на этот ходишь.

Яра послушно глотнула, а затем внимательно посмотрела на воина, так и не посмевшего рук разжать. Заблестели янтарные глаза, задрожали слезы на краю ресниц, а голос девичий наполнился грустью:

— Небывалую цену отдал ты за нас, сын Гордара. И вовек захочу — не смогу за дар твой расплатиться. Каково тебе жить теперь — без души?

— Ты — душа моя и жизни свет. К тому ж, человечья-то мне осталась, — Возгар смахнул слезы с девичьих щек и