Все потерянные дочери - Паула Гальего

бьёт в землю, выжигая траву, но зверь прорывается и оскаливается: гнилые длинные зубы, из которых свисает плоть павших. Морда вытянута, как у хиру, испачкана кровью, блестящей на бурой шерсти.

Он бросается к Нириде, зная: ей останется лишь поднять меч, и Ева ударяет вновь — скорее защищая, чем атакуя.

И тут, над его головой, я замечаю, что вторая тварь меняется. Принимает человеческий облик.

Холод стекает по моей спине.

Порой воспоминание о грехе страшнее чудовища.

— Ева! — кричу я.

— Не волнуйся! — откликается она. — Иди к ней! Я разберусь!

Тварь едва скользит по мне взглядом. Я подхожу, вырываю меч и выставляю его вперёд. Она сосредоточена только на Одетт. Её зелёные глаза — прекрасные и безжалостные — упираются в неё, пока та тяжело дышит.

Арлан смотрит в лицо своей сестры — точную копию — с ужасом.

— Лира? — выдыхает он. Голос дрожит.

Но этот кошмар не его.

Лира улыбается Одетт.

— Ты скажешь ему? Или мне сказать?

Одетт стискивает кулак, рычит, поднимает руку — но лишь для устрашения.

Она выжата. Всё, что может — тянуть время.

— Арлан, милый, ты никогда не был хорошим братом.

Его лицо искажается, но я вижу — слова ранили. Эти твари знают, за какие нити тянуть, на какие воспоминания давить, чтобы вытащить душу в её самый тёмный угол.

— Я знала твои тайны, самые грязные и тёмные. Нет, не твой союз с мятежниками. Не твое предательство короны. — Зловещая улыбка. Арлан, потный и запыхавшийся, вздрагивает.

— Не слушай её, — говорит Одетт. — Это не твоя сестра.

Я сильнее сжимаю рукоять. Если Одетт не справится… Она стоит прямо, пытается выглядеть стойкой, но я вижу: усталость давит.

— Конечно, я не она. Я память. Призрак. Приговор. — Её лицо становится серьёзным, жутким. — Я знаю тебя, Арлан. Всегда знала. Потому-то и обрадовалась, когда ты бросил меня. Мне больше не пришлось нести позор делить с тобой кровь.

— Зря стараешься, — Арлан выдавливает слова. — Я знаю, что сестра меня любит.

Существо смеётся. Смех — так похожий на настоящий смех Лиры, что у меня мурашки.

Она бросает игривый взгляд на Одетт.

— Так мне честь рассказать? — Поворачивается к Арлану, лицо искажено презрением. — Я любила тебя когда-то. Когда ты был невинным мальчиком. Но перестала, как только ты стал этим. — Она указывает на него подбородком, оценивая сверху вниз.

— Не слушай, — снова говорит Одетт.

— Ах, Арлан. А вот слушать тебе стоит. Очень даже стоит. — Оскал — с идеальными зубами.

— Я знаю, что это не она. Моя сестра никогда бы так не сказала.

Но голос его дрожит. Он держится за реальность — но кто знает, что ещё этот деабру вытаскивает из глубины его памяти. Как рыбак, тащит сетью из тёмного дна нечто ужасное на берег.

— М-м… Сейчас я бы этого не сказала. Но раньше? Разве раньше твоя сестра не сказала бы тебе прямо то, что ты и сам знал о себе, о своих наклонностях? Какое благородное превращение за несколько месяцев. Сколько храбрости я набрала, чтобы встать против Львов, которым так покорно служила. Какая великая доблесть — защищать магию, которую прежде презирала…

— Арлан, это не твоя сестра, — говорю я, заставляя его взглянуть на меня. — Не она. Ты знаешь это.

— Арлан, милый… — мурлычет она. — Ты же знаешь правду, в глубине души знаешь. Ты давно подозревал, не так ли?..

На зелёном платье в области сердца проступает алая, карминная пятно.

Одетт отступает, потому что этот образ — не из самых тёмных страхов Арлана. Это её собственная память. Её боль. Её страх, вернувшийся, чтобы пытать.

— Я умерла давным-давно. Гораздо раньше, чем мы могли бы встретиться вновь.

— Арлан, — настаиваю я, делая шаг к нему, — это не реально. Не позволяй ей тебя поймать.

Он держит меч обеими руками, и они дрожат.

— Хочешь, расскажу, как я умерла? Кто убил меня?

— Не слушай её, — шепчет Одетт. В её голосе звучит страх.

— А ты ведь не был рядом, чтобы защитить меня. Хотя и пользы бы не было. Тебе ведь больше нравится эта версия меня, да? Если бы ты знал, сам бы вогнал клинок мне в сердце. Иди, подойди ближе… дай я расскажу, кто пронзил меня…

Она делает шаг вперёд и останавливается. Медленно поворачивает лицо к Одетт, которая подняла руку. Я вижу напряжение в её пальцах, силу, сдерживающую чудовище, и понимаю: она его удерживает.

И я понимаю: это шанс. Я бросаюсь вперёд с мечом, но в последний миг тварь замечает — и рассыпается дымом.

Крик Одетт за моей спиной бьёт тревогу.

— Нет!

Ложная Лира уже стоит за Арланом. Его меч бессилен в руках — он не сможет ударить. Её ладони легли ему на шею, почти нежно, и она улыбается Одетт.

Одного движения достаточно — и Арлан мёртв.

За ними Ева сражается с другим деабру, обернувшимся зверем. Грохот страшен: он обрушивает ярость на неё, бьёт раз за разом, пока она, из последних сил, не бросается к самой слабой — к командирше. Чудище уже пошатывается.

— Скажи ему — и я его пощажу, — мурлычет Лира, склоняясь к лицу Арлана.

Он неподвижен. Застывший, в каменном напряжении, прижатый к её груди.

Одетт не двигается, а деабру бросает мне предостерегающий взгляд, когда я делаю шаг.

Все замирают. И тогда эта тварь наклоняется к уху Арлана и шепчет нечто, отчего он распахивает глаза в ужасе.

Мгновение. Один миг — от её губ к его шее. Её пальцы сжимаются.

— Нет! — кричит Одетт. Это вой, пронзающий лёгкие.

Её рука взмывает — и сила вырывается наружу. Обходит Арлана, будто знает сама, кого оберечь, и вонзается в лоб твари. Я вижу, как в центре её лица раскрывается чёрная дыра, разрастается, пожирает плоть. Она обращается в пепел — и вдруг… ничего.

Чёрная пелена накрывает всё. Я слеп.

Даже в самую тёмную ночь есть проблеск света. Но эта тьма иная. Ненормальная. В ней нет утешения.

— Одетт! — зову я.

— Я здесь, — отвечает она тихо.

Тишина. Нет даже шума боя Евы.

— Ты её убила, — говорю я. — Можешь остановиться.

Молчание.

— Одетт? — выдавливает Арлан, голос всё ещё дрожит.

И тогда вспыхивает свет. Факел, что рождается из её пальцев. Я оборачиваюсь и вижу, как свет ложится на её лицо. Она смотрит на меня, потом поворачивается к Арлану и идёт к нему. Свободной рукой ощупывает его лицо, шею.

— Ты в порядке?

На её лице — настоящая забота. Настоящая боль.

— Да… да, — кивает он, сбитый с толку. Его волосы растрёпаны, лоб блестит