Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей

Подчиняясь этой волне, следом за ней, я стекла вниз, в родные руки, что тут же приняли, обожгли огнём в глазах.

Только никогда больше не тухни… — думала, принимая жадный, сметающий всё поцелуй. Подчиняясь рукам, что блуждали по телу, словно не веря, что можно всё, можно везде…

Больше не было прелюдий. Только закончился поцелуй, он лишь приспустил брюки, не тратя время на раздевание. Стянул покрывало с дивана, не пойми зачем швырнув его на ковёр, следом и меня.

Плен его глаз, неотвратимо, неотрывно, ни на секунду не прерывая, если бы он нуждался в подтверждении: я не вру, я хочу именно так, и да, мне хорошо!

Я кричала, извивалась, устремлялась навстречу, не пойми зачем, словно мне было мало, возможно и было, но главное: было хорошо! Было божественно хорошо и без кульминации. От ощущения единения, от широкой спины, ходящей буграми под моими руками, от взгляда, под которым в короткие секунды мыслей хотелось выдать что-то ещё, чтобы уж наверняка привязать его к себе.

— Какая же ты… — шептал восхищённо, неверяще, продолжая брать меня всё сильнее.

— Твоя… — я бормотала в ответ…

11.04

И точно какая-то пружина отпустила.

Всё, что ещё недавно так беспокоило меня, оказалось мелким, неважным.

Всё хорошо: вот он здесь, со мной. А у меня есть силы, если не изменить, то хотя бы попытаться, его жизнь. Чтобы у него была эта жизнь.

— Васенька, — мы лежали на полу, как были. У Слепцова даже не хватило сил натянуть брюки, так и рухнул, позаботился только, чтобы не на меня, а рядом. И я, голая, распластанная по нему, как на мне оказалось покрывало – не вспомню, хоть убей.

— Мммм? — не шевельнулся.

— Поговорим?

— Угу, — и одним движением руки подгрёб меня на себя повыше, а то начала сползать за разговором.

— Пора вставать, давай одеваться, — несколько еле ощутимых поцелуев в лицо.

— Если вы, дорогая моя невеста, чего и хотите добиться такими действиями, так точно не того, чтобы я стал одеваться.

А может так и лучше?

— Милый мой, любимый, — ещё несколько поцелуйчиков, — я… нам…

Он уставился на меня настороженно, одним открытым глазом.

— Давай отменим свадьбу? Ай! — его пятерня на моём полупопии сжалась… до ай она и сжалась! — Вася! Ты не так понял! Послушай: — он, впрочем, итак слушает, ни слова не проронил: — зачем нам эта свадьба? От тебя все отвернутся, я же вижу, что происходит, родня, друзья твои, они и брака нашего не примут, и меня, только сделают вид, и то не все. Давай откровенно: во мне нет ни лоска твоего, ни манер, мы… мы из разных миров, — он убрал руки за голову, прекратил меня держать, но продолжает сверлить взглядом: — ты потрясающий! Умный, красивый, мне до тебя тянуться и тянуться, но я хочу это делать сама, потому что хочу. Я не хочу бежать за тобой и не успевать, когда все вокруг, вся моя жизнь, жизнь нашей семьи меня гонит за тобой. Я хочу сама. Ты представить не можешь, как страшно мне представить, что однажды утром ты проснёшься, откроешь глаза, увидишь меня постаревшую, подурневшую, и возненавидишь. Что отрёкся от всего, чтобы быть со мной. Как страшно мне будет видеть тебя каждый день десятки лет, и понимать, что из-за меня ты не делаешь карьеру, что твоя жизнь загублена… И какой я стану, если каждый день я буду знать, что ты сам выбираешь меня ежесекундно. Не потому что уже однажды разбушевались гормоны, а потому что хочешь быть со мной, каково мне будет приходить к тебе и видеть тебя такого как сейчас: красавца, офицера, который много добился, знать, что я одна в твоём сердце и в твоей постели. Я боюсь стареть, и дурнеть, а если выйду за тебя, обязательно подурнею, расслаблюсь в твоей любви, от стресса, что виновата…

Слова кончились, всё немногое, что я успела заготовить, и я подняла на него взгляд: на лице ни кровинки, измождённые, усталые глаза.

— Положим, — как я себя ни подбадривала, но стоило ему согласиться, всё внутри обмерло, — только положим: мы отменим свадьбу. Как мне взять уверенность, что тебя не выдадут за другого?

— Отсюда следует, что мне как раз-таки и нужно выйти за другого, — смотрит так, как будто ушам не верит, — получить паспорт, жить отдельно, чтобы ты мог всегда приходить…

— Да что ты говоришь! — он подхватился, вскинулся, даже про штаны забыл, которые поймал уже ниже колен: натянул, застегнул. — Что ты говоришь! Я сейчас даже не про свадьбу с кем-то, что само по себе абсурд! Замужняя женщина, живёт отдельно, а я… я… Я! Я! Дворянин! Я, русский офицер, делаю ей визиты, накладывая ими позор на её имя! Собственными… собственными… руками! — он забегал по кабинету взад-вперёд. — Не какой-то… не какой-то! Господь святый! На твоё имя! Женщины, с которой мечтаю связать жизнь! Сам! Яму! Своими руками! Той, которую должен на руках носить за счастье только видеть, не говоря уж… А дальше? А потом? Я? Как же я? Как же я женюсь на тебе потом, если ты будешь замужем? Или ты что же… убить мне его предлагаешь?! Так это сразу! К чёрту ожидание! Сей же час и решим!

Я подошла к нему, заставила остановиться, обвила, вынуждая коснуться меня, голой кожи.

— Так мы будем счастливы. Друг с другом, наслаждаться друг другом без оглядки, любовницу тебе простят, хоть и не певичку или балерину, но оставят, но не жену, — скользнула ладонями под распахнутую рубашку, — не горячись, подожди. Я предложила, давай подумаем, вместе.

— К чёрту думать, — пробормотал с негодованием, — никогда я и думать о таком не стану. Я на преступление пошёл, опорочив тебя! Ты девицей вошла в мой дом, я обещал тебе защиту, а сам набросился как дикий зверь! Что я за человек тогда? Что за офицер? Как мне верить? Как солдата за собой вести, если я сам себе теперь не верю? Как ты мне сможешь верить, если я теперь преступник пред тобой? Честь твою забрал, добродетель,