Спящее пламя Ферверна - Марина Эльденберт

тихо призналась я. Мне было важно это сказать, и, когда я это сказала…

— Ятта, лучше помолчи. Иначе я тебя оттрахаю так, что ты неделю не сможешь ходить.

— Кто сказал, что я против?

Гранхарсен натурально зарычал, клянусь. Его голос, который вскрывал все мои чувства раз за разом, сейчас звучал как призыв дракона. С тех самых пор, как сила иртханов по всему миру начала расти, а обороты перестали быть угрозой для самих иртханов, кто не мог обернуться обратно или терялся в лабиринтах разума зверя, их — обороты — разрешили на законодательном уровне. Причем если десять лет назад их можно было совершать только на границах городов с пустошами, то сейчас и в черте города. Разумеется, они подчинялись законам: оборот не должен был нести угрозу ни оборачивающемуся иртхану, ни кому-либо находящемуся рядом. А разрешили их, потому что возрастающая сила начала сводить иртханов с ума…

Как сейчас меня с ума сводил Гранхарсен. И, судя по всему, я его тоже. Потому что когда он подхватил меня под бедра и прижал к стене, его пальцы были горячими и дрожали. Как дрожали его зрачки, вытягивающиеся в вертикаль и снова собирающиеся в черный глубокий провал-круг. На этот раз в его поцелуе не было нежности, только всепоглощающая дикая страсть, ворвавшаяся в меня как его язык — в мой рот, воспламеняющая и дарующая какую-то совершенно невероятную, необъяснимую свободу.

Я застонала ему в рот, и он выдохнул, глядя на меня своими невероятными сиреневыми глазами:

— Ты весь день ходила в моей футболке, Ятта? Мать твою, ты весь день ходила в моей футболке!

От его рычания внутри меня словно натягивались какие-то новые, возникающие словно по волшебству струны.

— Да, — хрипло ответила я. — Тебе нравится?

— Мой запах на тебе? Это чешуебнутый улет.

Я не успела даже всхлипнуть, когда он поставил меня на ноги и подтолкнул к кровати. Окончательно осмелев, я перехватила его за руку и потянула за собой. Выдохнула, оказавшись на спине, глядя в его глаза.

— Ятта, у тебя есть целых две секунды, чтобы попросить меня остановиться, — предупредил Вэйд.

Я облизнула губы и приподнялась на локтях:

— Раз… Два.

Кажется, я сделала это зря, потому что Вэйд одним движением дернул футболку наверх, и я запуталась в ней, а его губы уже накрыли мою грудь. Он втянул в себя сосок, сжимая его зубами и посылая по всему телу волны сумасшедше-сладкого острого наслаждения. Ладонью он накрыл мою вторую грудь, и, когда его горячие пальцы прошлись по чувствительной вершинке, меня выгнуло под ним дугой.

* * *

От яркости этих ощущений на миг потемнело перед глазами, хотя футболка и так затемняла приглушенный свет от «звездных» ламп на потолке.

— А-а-ах-х… — выдохнула я, а Вэйд, выпустив сосок изо рта, слегка на него подул.

Контраст этой ласки снова заставил меня задрожать, я даже не представляла, что мое тело может быть настолько чувствительным. Но, когда меня касался он, я превращалась в сплошную эрогенную зону, потому что даже сейчас, когда Вэйд потянул футболку выше, касаясь моих рук, по телу побежали мурашки.

— Раздень меня, Ятта, — хрипло выдохнул он, и я покраснела.

О-очень сильно. Потому что одно дело, когда твоя мечта прикасается к тебе, совсем другая — когда ты к ней.

— Ты хоть что-нибудь делаешь несоблазнительно? — уточнил он, когда я вытащила рубашку из его брюк.

— М-м-м-м… ничего в голову не приходит. Наверное, болею.

— Болеешь ты тоже весьма соблазнительно, я проверял. Но лучше выздоравливай скорее, — я не ожидала, что он будет так на меня смотреть, когда я буду расстегивать пуговицы на его рубашке. И уж тем более когда я с этим справлюсь, потому что Вэйд Гранхарсен был драконически очешуителен. И да, я видела кубики пресса на фотках и в живой ленте, он никогда не стеснялся в подаче контента, но сейчас я могла положить ладони ему на грудь, чувствуя жар его кожи. Такой, словно у него тоже была температура, хотя у иртханов норма температуры в принципе выше, чем у людей и у таких как я. В смысле, у тех, кто без пламени.

«Не закапай слюной постель, Ятта, вот это точно будет несоблазнительно», — мелькнула в голове мысль, когда я изучала его сильные плечи, стягивая с него рубашку. Скользнув ладонями по груди к рельефному животу, я закусила губу. Кажется, все еще продолжая полыхать, как предупреждающие ночные маячки на высотках.

Моя грудь была в каких-то миллиметрах от его, и, кажется, ей было этого достаточно, потому что соски напряглись, как никогда раньше. Стянулись в плотные тугие горошины, и мне безумно хотелось, чтобы он к ним прикоснулся. Я едва об этом подумала, как Вэйд опрокинул меня на спину и снова зацепил зубами одну из этих горошин. Я всхлипнула, руки соскользнули с ремня его брюк, а его пальцы скользнули под ткань моих трусиков.

Поглаживая, слегка нажимая, посылая по всему телу волны какого-то нестерпимого, животного желания, от которого хотелось кричать. Кричать я себе позволить не могла, по понятной причине, поэтому просто стонала и всхлипывала, кусая губы.

Надо было включить визор.

Мысль пришла и ушла, растворившись в его ласках: одной рукой Вэйд продолжал ласкать меня снизу, пальцами между складок, легко касаясь влажного входа в мое тело. Второй он играл с моей грудью, помогая себе ртом — то сдавливая и втягивая в себя нежную кожу и чувствительные вершинки, то легко поглаживая подушечкой большого пальца блестящие от его слюны горошины.

— Вэйд, — хрипло выдохнула я, — Вэйд, я так больше не могу… я хочу тебя.

Когда-то мне казалось, что эти слова — дикая пошлость. Впрочем, когда-то мне казалось, что любые разговоры во время секса — дикая пошлость. Но сейчас я видела полыхающее в его глазах пламя, и все это казалось мне настолько правильным, настолько естественным, насколько это вообще возможно.

Я вздрогнула от смены ощущений, когда его пальцы скользнули в меня: сначала один, затем второй. Поглаживая изнутри, растягивая. Это фиолетовое пламя текущее сквозь него словно входило в меня, наполняя меня огнем до краев. Если собственное пламя — такое же, я понимаю, почему все о нем столько говорят.

Я, не отрываясь, смотрела ему в глаза, и видела в них отражение себя и своего желания: такого же острого, горячего, крышесносного. Невыносимого. Возможно, именно осознание этого помогло чуточку прийти в себя, и,