Елена Саринова - Ваш выход, рыцарь Вешковская!

Погоня за нами увязалась лихая. Мужики сзади, судя по перекличке, растянулись цепочкой. Мне же пришлось мчаться в аккурат за спиной Ванна, потому как его резво прыгающая белая рубаха была видна в ночи и за милю. Пока, промахнув скошенный луг, не нырнули в лес. И только здесь позволили себе на ходу отдышаться:

— Уф-ф-ф… И с какого…

— Ярда четыре, Агата… Не ниже… был тот забор.

— Ага… И с какого…

— Ну, три… Три с половиной.

— Да, уф-ф. Я говорю, с какого рожна вы из-за угла этого выскочили? — тр-ресь. — Под ноги свои смотрите.

— А-а, — скосив рот, зашагал куда осторожней мужчина. — Агата, если б вы знали, что за «откровенные мысли» были у него в отношении вас.

— Да что вы говорите? — замерла я навытяжку и прислушалась. Ванн — следом за мной:

— Вот именно… Да за одну из них уже стоит…

— А знаете, что? — и дернулась снова вглубь леса. — Берем правее… Мне совершенно без разницы фантазии этого мужика, на которые я сама же его и сподвигла. А вот ваш «благородный порыв» стоил нам… Вы хоть главное-то успели? Или…

— По-моему.

— Что сие значит?

— А что значат: «Верблюжьи горбы»?

— «Верблюжьи горбы»?.. Не знаю.

— Он о них сразу подумал, как только вы ему про полынь вслух сказали, — и от старания прихлопнул руку ко лбу. — Агата, мне придется дословно сейчас…

— Ну-у?

— О-о… «Тащить бабу под Верблюжьи горбы, пока я ее сам не… обкатал». И дальше он именно об этом только и думал, — выдавил из себя страдалец.

Я в ответ хмыкнула:

— Ну, надо же… Ванн, не берите вы в голову. Подумаешь. Я ведь тоже — давно не девственница. Кстати, вы и сами, если написанному верить. Так, с чего?

— С чего? — мотнул он на ходу головой. — Здесь уместнее, Агата, сказать: «от чего». Ибо в деле этом, как и в любом другом, должна главенствовать любовь. От нее и наивысшая услада.

— Любовь… А у меня вот в «деле этом» все было с точностью до наоборот.

— Это как? — удивленно откликнулся Ванн.

— Очень просто: ложиться в кровать лишь с тем, в кого не рискуешь влюбиться. Так оно как-то… спокойнее, — и вновь замерла. — О-очень мудро.

— Да я бы так не сказал… О чем вы?

— О погоне, — медленно провернулась я на месте. — Очень мудро с их стороны за нами не увязаться. А вот нам сюда, — и снова воззрилась на Ванна. — Часть вторая нравоучительной беседы: как теперь-то узнать, есть ли в Харитоновом углу Ник? А?

— Ну-у… — воздел очи к своему месту жительства Святой.

— Та-ак… — передернула я плечами.

— Еще вечером у ворот один из стражников возрадовался, что ужин этого несчастного…

— … шулера?

— Именно его. Что его ужин достанется теперь им с напарником. Ибо больше «срезать дармовых харчей» не с кого. А это, на мой взгляд, означает, что…

— … местная каталажка пуста… Ванн?

— Агата, я бы обязательно вам о том поведал, но, согласитесь: мы пришли в околоток еще и с целью разузнать о ближайших соседях? Ведь так?

— Воистину, Святой отец. И это — уже третья часть нашей нравоучительной беседы. Ибо «разузнать о ближайших соседях» мы теперь сможем лишь у дятла в этом лесу. Хотя, теперь даже дятлы спят… Может, Библию еще раз процитировать? Там, где о… О-ой!

— Хи-хи-хи.

И уже вскинув головы кверху, мы с Ванном смогли доподлинно убедиться, что не все в этом лесу… спят:

— Ребенок… ты кто? И зачем шишкой в меня?

Девочка, по «размеру», не больше шести-семи лет, сидящая на ветке сосны над нами, интригующе мотнула огромными не по размеру ботинками:

— Я — не ребенок.

— Ага…

— Дитя, что ты делаешь одна в этом глухом месте?

— Маму встречаю. Она к охотницам ушла. Скоро вернется.

— А вот… — открыла я рот. Потом его захлопнула. — Полный абсурд. Хотя… к «охотницам»?

— Угу, — кивнула мне «не ребенок». — Я ее всегда встречаю за огорожей. Она ругается. А я — все равно. Дома одной скучно ждать.

— Ну да. Здесь — куда веселее. А «охотницы», это женщины, живущие отдельным кланом?

— Угу.

— Бывшие дриады?

— «Бывшие» кто?

— Агата, погодите. Как зовут тебя, дитя?

— Меня, Батюшка, Варварой зовут, — произнесено было тоном, полным достоинства. — И ловите меня, — Ванн, тоже преисполнившись, воздел кверху еще и руки. Девочка, мотнув напоследок башмаками, уверенно нырнула вниз. И уже из святых объятий огласилась. — Пошли теперь к нам. Здесь — близу[12], за Тихим оврагом.

— Здесь близу? — повторила за ней я. — А как твоя мама? Ей может не понравиться, что ты нас домой привела.

— Так, а вы же — не абы так? — поправив косички, заметила Варвара. — Мама говорит, гости — к добру. А те, что не к добру, они — не гости, а вражины. А вы ведь…

— Мы — гости, дитя. Агата, и, раз приглашают, надо идти. Или еще с дятлом хотите побеседовать?

— О, Святой отец, ваше чувство юмора явно идет в рост… Ладно. Но, перед мамой ее будете оправдываться сами.

На том мы со Святым отцом и сошлись. Варвара, с рук его, направляющая наш дальнейший путь, ни на секунду больше не смолкла. Я же просто шла следом, не переставая оглядываться… Место это, не сам ночной лес, а все Грязные земли, для таких вот, как я, было и испытанием и ловушкой. Замкнутое в забор с четырех сторон света пространство, лишало магическое существо прежних сил и ставило с ног на голову все былые приоритеты. И мне даже развить в воображении было страшно: как ощущает себя в нем «чародей», привыкший во всем полагаться лишь на силу своего «чародейства»… И что там со служебной статистикой?.. Десять процентов ссыльных в первый месяц тут сводят счеты с собственной жизнью. Семь — сходят с ума, а шестнадцать, сбиваясь в стаи подобных, уподобляются уже диким животным. Да только с инстинктами выживания у них явно проблемы — не наработаны, как у зверей и людей. Что же касается этого леса, то мой собственный природный инстинкт твердил: расслабляться нельзя, рыцарь Вешковская. Тем более… Ага… Еще одна «галочка» к «близу» — на древней березе Запис[13]. Снятая в форме креста кора на стволе темнела ровными поперечными полосами и наводила на совсем определенные мысли. О маме болтливого «не ребенка» и ее…

— А мы уже пришли. Я ж говорила! — известил он самолично и нас и низкую избушку, втиснутую меж двух берез с самого овражного края. Упомянутая ранее огорожа (плетень из трех поперечных прожилин) здесь тоже имелась. Правда, лишь с обеих сторон от калитки и, скорее, обозначала место входа для сильно воспитанных, чем несла охранную роль. Что же до самого жилья, то оно вполне вписывалось в ночной антураж. Дрожащим огоньком на окошке. Как робким приглашеньем для тех, кого ждут.