Загнанная для дракона - Кристина Юрьевна Юраш

этот предлог? — в голосе послышалась усмешка. Кончик ножа слегка надавил на мой подбородок. — Прямо сейчас… Если я приставлю нож к горлу и возьму тебя? Ты потом сможешь сказать своей совести, что ты — хорошая, а он плохой. Он меня заставил…

Он был прав. Чертовски прав. Но я не могла! Не могла признать эту правду!

Я слышала его дыхание.

— Мышонок у нас… — он замолчал.

Его палец медленно подразнил мой сосок.

— Хорошая девочка.

Пауза. Тяжёлое дыхание.

— Которая мечтает стать плохой.

Он усмехнулся.

— Но не смеет… потому что хорошие девочки любят по правилам, а плохие — желают и получают. А ты?.. Ты хочешь, чтобы тебя желали?

Его голос опустился до шёпота, едва слышного, но разрывающего душу.

— Ты называешь это насилием. А я называю это честностью. Твои «приличные» мужчины лгут тебе в постели, целуют руку и спят с горничными. Я не лгу. Я хочу тебя. Я беру тебя. И если ты ненавидишь меня — ты хотя бы свободна в этой ненависти, — в голосе послышалась насмешка.

Глава 47

— Это неправильно, — сглотнула я, пытаясь сопротивляться этой предательской дрожи предвкушения.

Его рука снова скользнула между моих ног, двигаясь плавно, словно дразня.

— А ты, моя сладкая предательница… знаешь, как сильно я тебя хочу? — услышала я шепот. — И если я сейчас приставлю нож к твоему горлу и возьму тебя…

Я не смогла ему ответить. Он словно вывернул мою душу наизнанку. И то, что он говорил, было ужасно! Ужасно!

— Вот так! — произнес он, развернув меня. Нож очутился возле моего горла. — То есть ты хочешь, чтобы я снова превратился в чудовище? Ты хочешь, чтобы я стал твоим оправданием. Чтобы каждая капля стыда, что сейчас пульсирует между твоих ног, имела имя: не «я хотела», а «он заставил»…

Я задрожала, стиснув зубы. Нож прижался к моему горлу.

— Да или нет! — послышался шепот на ухо.

Я судорожно хватала воздух, понимая, что не могу сказать «Нет!», но и «Да!» сказать тоже не могу.

— Считаю до трех, — голос стал холодным. И я испугалась. — Мне нужна правда. Раз… Два…

— Да, — сдавленно вырвалось у меня.

Я стояла, дрожала, чувствуя, как у меня по щекам потекли слезы.

Слово вырвалось — не изо рта, а из горла, будто его выдавило давлением ножа.

В глазах всё поплыло. В ушах — только шум крови, как приговор.

И в этом мгновении я поняла: я не сказала «да» ему — я сказала «нет» себе. Себе прежней.

Я всхлипывала от стыда, от ужаса того, что я это сказала… Вслух…

— Да… Да… Да! — выдохнула я, и слёзы — горячие, предательские — потекли по щекам.

Я задыхалась, кашляла этим «да», чувствуя себя полностью обнаженной не только телом, но и душой.

Я ждала удара. Ждала, что он ворвётся в меня, как в ту ночь в охотничьем домике. Ждала, что нож врежется в шею, как поцелуй, от которого нельзя вырваться.

Но он не двинулся.

Вместо этого он медленно опустил лезвие.

— А если я скажу тебе, — прошептал он. — Что никогда в жизни так не желал женщину. Что я просто умираю от желания снова увидеть тебя обнаженной… Что я сгораю изнутри, глядя на тебя… Что я хочу тебя больше жизни… Хочу слышать твой стон… Хочу, чтобы ты умирала от наслаждения, скользя по моему члену? Что ни одна женщина не вызывала во мне такое желание, как ты… Что я готов бросить все к твоим ногам… Разве…

Он коснулся рукой моих волос, убирая их с моего плеча. А потом погладил мою щеку.

— …разве это не может быть оправданием для самой себя? — слышался шепот, а его рука коснулась моего подбородка, слегка приподнимая его. — Или все-таки нет?

Я молчала, как школьница, которая врала про то, что забыла дома дневник, а учитель вытряхнул портфель и обнаружил его среди вещей.

— Подумай над этим, мышонок, — его рука коснулась моей щеки с какой-то нежностью. — А мне пора.

Он взял со стола нож, направляясь в сторону двери. Дверь за ним закрылась. Я даже не подошла к окну, чтобы увидеть, как улетает дракон.

Одиночество обрушилось на меня не как тишина, а как тягучая, живая слизь, выползающая изо всех щелей каменных стен и заползающая под кожу.

Я осталась одна — не потому что он ушёл, а потому что он унёс с собой всё, что ещё оставалось от моей целостности.

Глава 48

Он не тронул моё тело — хотя мог, и, быть может, стоило бы. Он вспорол мою душу, как рукав старого платья, вывернул наизнанку и заставил смотреть на то, что там гниёт: страх нарушить правила, жажда быть испорченной, сладострастное томление к собственному падению.

Это было унизительно. Больнее, чем когти паники, больнее, чем прикосновение ножа к горлу. Потому что это была правда — и она не принадлежала ему, она была моей собственной, моим тайным позором, который я прятала даже от самой себя.

Я сидела на краю кровати, обхватив колени, будто пытаясь удержать внутри хоть каплю прежней Серафины — той, что верила в балы, в мужа, в то, что доброта не оборачивается растерзанием.

В голове крутились его слова, как змеи в глиняном горшке: «Ты хочешь, чтобы тебя желали». Нет. Не хочу. Или хочу.

От этого двойного дна в собственной душе мне стало дурно.

Я поднялась, шатаясь, как пьяная, хотя вино не коснулась моих губ — только пальцы его, только нож, только голос. Подошла к камину. Огонь трещал, как насмешливый сплетник. Я вспомнила Хассена — как он смотрел в пламя, требуя увидеть меня. «Я хочу видеть свою жену! Прямо сейчас!»

Я попыталась сосредоточиться. Быть может, я смогу освоить этот дар? Или нет? У меня никогда не было магии такой, чтобы прямо «ах!». Но теперь в моей груди есть драгоценная сила. Не моя. Чужая. Но почему бы ею не пользоваться?

Я попыталась представить моего похитителя. Мне было интересно, что он делает сейчас. Куда он уходит? Но вместо картинки я видела только пламя.

«Лицо! Нужно знать лицо!» — вспомнила я.

Да, лицо, а не маску. Видимо, он что-то знает, раз прячется под маской.

Я решила попробовать и вспомнила