Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе - Молли Винтер

копались в прошлом? Мило. Она выбрала вас, но знайте, это непростая ноша для новичка.

— Ноша? — усмехнулась я. — Но вы бы не отказались от такой ноши? Я справлюсь. Без ваших «советов».

Руны вспыхнули ярче, нити потянулись к полкам. Книга упала с треском.

Жнец прыгнул: — Эй! Лапы прочь, или когтей не пожалею!

Зерик проигнорировал кота. — Энтузиазм это мило, но так наивно. Магия Яры требует силы. Один твой неверный шаг — и все будет в моих руках.

— Я же предлагаю для вас лучший вариант, этотпартнерство, — заявил он. — Я даю ресурсы, вы творите. Под моим руководством. Без меня, вы рискуете всем.

И тогда он начал медленно накручивать воздух правой рукой — тонкие пальцы двигались с грацией паучьих лапок, плетущего паутину. Он шагнул ближе, потом еще ближе, его ледяные глаза впились в мои, неотрывно, пронзительно, будто старались вытащить все из моей души.

Я замерла. Его взгляд был притягательный, как темный водоворот, затягивающий в самую глубь. Я пыталась отвести глаза, но не могла — они держали меня, словно цепи. Зерик подходил все ближе, его шаги были бесшумными, невесомые. Его рука продолжала закручивать воздух, и с каждым движением запястья я чувствовала, как реальность размывается. Половицы под ногами, скрип полок, даже запах трав — все отступало, растворялось в серебристой дымке, что поднималась вокруг нас. Его пальцы плели невидимые нити, и мне казалось, что они оплетают мой разум, мягко, но неумолимо, как паутина, сковывающая бабочку. Мысли путались, голос Яры в голове — «Не поддавайся, рыжая!» — становился тише, заглушенный этим холодным, гипнотическим взглядом.

Он был уже так близко, что я чувствовала его запах. Его глаза, теперь всего в шаге от моих, мерцали, как звезды в безлунную ночь, и в них я видела не только угрозу, но и что-то еще — жадное, почти отчаянное желание завладеть всем, что принадлежало Яре. Хижиной. Ее магией. Мной.

— Подумай, Алиша, — прошептал он, и его голос, мягкий, как шелк, проникал в голову, словно яд. — Ты можешь все потерять. Или… принять мою помощь.

Я сжала зеркало в кармане, и его не обрамленные края порезали мне пальцы, возвращая меня к реальности. Я моргнула, вырываясь из плена его глаз, и отступила на шаг, хватая ртом воздух, будто вынырнув из глубины.

— Ваша помощь, — выдохнула я, вливая в голос всю твердость, на которую была способна, — это повод для вас взять все, что не ваше. Яра учила меня не доверять таким как вы. Уходите, Зерик.

Его пальцы замерли, руны потускнели, а взгляд на миг дрогнул. Он наклонился, почти касаясь моего уха и шепнул.

— Прискорбно, дитя, — голос стал безжизненным. — Гордость Яры сломала ее. Не повторите ее судьбу.

— Гордость? — отрезала я. — Или отказ стать вашей тенью? Уходите, последний раз повторяю.

— Я буду следить, — бросил он на пороге. — И скажу «я предупреждал», когда вы сломаетесь.

Дверь закрылась. Я выдохнула.

— Ну что, рыжая? — просипел кот. — Понравился тебе наш любезный гость?

— Очаровательнейший мужчина, — ответила я, глядя в закрытую дверь. — Прямо пахнет добротой и бескорыстием. Словно перечный сироп с примесью цикуты.

Кот фыркнул, и его усы дернулись.

— Чутье у тебя, надо признать, совсем не дрянное. Так и есть. Что будешь делать?

— Что и делала, — сказала я, поворачиваясь к ступе с травами. — Варить зелья. И учиться быть сильнее. Чтобы в следующий раз, когда он объявится, ему было не так просто уйти.

Глава 11:Первый успех «Сердечный трепет»

В ту ночь мой сон был таким ярким, словно я стала принцессой в огромном мюзикле, где законы реальности были не писаны. Я понимала язык всего живого. Нет, не только гордых черных котов — мне был понятен восторженный щебет птиц, перешептывание листвы и даже невесомые мысли бабочек, порхающих над цветущим лугом.

Я брела по лесу, где каждый шепот был частью одной великой симфонии, и вдруг резко обернулась от отрывистого, настойчивого стука. На стволе старой сосны сидел пестрый дятел и с невозмутимым упорством выбивал свою дробь. «Тук-тук-тук».

Я ушла с поляны, углубилась в чащу, но стук не отставал. Он преследовал меня, четкий и мерный, как маятник. «Тук-тук-тук» И в этом ритме что-то было не так, что-то чужеродное. Прозрение настигло меня внезапно: этот звук был слишком реален. Он пробивался сквозь вуаль сна, настойчиво взывая к моему сознанию. Я услышала его уже наяву.

И в этот миг лесной пейзаж поплыл, растекся как акварель. Сквозь него проступили знакомые очертания комнаты, залитой утренним светом. А настойчивый стук не прекратился — он стал громче, отчетливее, и исходил теперь от двери. Метла, прислонившаяся к косяку, отчаянно барабанила рукоятью по деревянным доскам, пытаясь вытащить меня из объятий сна.

«Тук-тук-тук» — уже не дятел, а ее настойчивый, беззвучный зов. Она замерла, почуяв, что я наконец открыла глаза, и легонько толкнула в мою сторону приоткрытую ставню. В щелевидном просвете я разглядела тень за дверью — очередной проситель, чья беда не терпела отлагательств.

Сон испарился, унося с собой шепот зверей и птиц. Его место заняла суровая реальность, пахнущая дымом очага и высушенными травами. Я смахнула остатки видений, сбросила с плеч одеяло и потянулась к платью. Принцессой в мюзикле мне быть не довелось, но ведьмой, способной помочь, — вот это была роль, с которой я уже научилась справляться.

Метла, удовлетворившись, отъехала в угол, а я, поправив растрепанные волосы, открыла дверь спальни. В общей комнате уже стоял мельник Федот. В его глазах читалась такая глубокая, безысходная тревога, что остатки сна окончательно отступили.

Передо мной стоял крупный, широкоплечий мужчина с мукой в складках одежды и на самых кончиках усов. Он нервно теребил в руках шапку, оглядываясь, как будто боялся, что хижина его съест.

— Здравствуйте, — пробасил он. — Меня Федотом зовут. Я здешний мельник. Мне сказали, что тут… ну, раньше мадам Яра помогала с проблемами. А теперь вы… после ее… ну, вы понимаете.

— Теперь я, — кивнула я, чувствуя укол грусти при упоминании Яры. — Чем могу помочь? Чай? Или сразу к делу?

— Дело в дочке моей, в Лизе, — начал мельник, садясь на табурет, который услужливо подъехал к нему сам. Мельник вздрогнул, но сел. — Жена моя, мать ее, при родах… ну, вы понимаете. Воспитывал я ее один. Как мог. А она у меня… тихая. Слишком тихая. Затравленная вся. Другие девчонки над ней смеются, что она дикая, не от мира сего. А она и правда как мышка: шуршит себе по углам, глаза опущены, голоса не поднимает. А