Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

Глаза Елеси сверкнули так зло, совсем как у матери её в гневе.

– Не хочу! – топнула она ногой. – Вот этого и не хочу как раз!

Тут в сенях топот раздался.

– Хозяева! Гостей принимайте! – раздался зычный бас.

Двери отворились, кто-то в горницу прошел. Обе девицы выскочили.

– Ах, вот вы где! – Турила широко улыбнулся и раскинул руки. – А идите ко мне, обниму!

Они попятились, но поняли – шуткует боярин.

– Где же матушка ваша? Дело у меня к ней.

Из опочивальни выскочила Велезара, на ходу покрывая голову платом.

– Какая честь для нас! – кланялась она низко, но не без достоинства. – Садись, гость дорогой. Чем попотчевать тебя?

– Да не за тем пришёл. – Турила сел на лавку, шапку парчовую на колени положил. – Князь самолично прислал, на пир вас всех пригласить. Ждёт вечером всё семейство.

– Ах, честь-то какая! То-то Беляна рада будет. Спит она, умаялась за ночь за прялкой.

– Надеюсь, к вечеру здрава будет. И вы, девицы, тоже к вечеру готовьтесь. – Он посмотрел на Елесю, потом перевёл взгляд на Милаву. – Надеюсь, все три сестрицы нас красой своей порадуют. Так ведь?

Теперь он смотрел на Велезару с улыбкой, но в улыбке этой было ещё что-то, чего иным не понять, но женщина поняла, чуть побледнела, но губы растянула.

– Да как не понять, боярин светлый, придём, порадуем, чем можем.

Турила уже вышел, а Велезара всё молчала, смотрела в оконце, как он по двору идёт, потом всё же повернулась к дочери с падчерицей.

– Как же ты из клети выползла, змеища? – скрипнула она зубами. – Или ты выпустила?

Елеся попятилась, но Милава шаг вперёд сделала.

– Запирать лучше надо, матушка, – сказала с ехидцей. – Что, ударите? Как на пиру объяснять станете, что падчерица у вас битая пришла? Или байку придумаете, что об дверной косяк запнулась? Или вы князя и боярина его за глупцов держите?

Велезара, руки которой уже и правда ходуном ходили, чтоб удар нанести, опали.

– Иди! – приказала она Елесе. – Сундуки открой, наряд на пир выбрать нужно. Когда та выскочила из горницы, бросив на Милаву полный сочувствия взгляд, мачеха повернулась к падчерице. – Если ты, змеища, на пиру с боярином или князем хоть словом перемолвишься, знай, клячу свою не увидишь больше. Если же настаивать на разговоре будет, то сказать должна так, чтоб он и думать о тебе не смел. И не думай, что если пожалуешься на меня, то спасешь её. Нет. Меня гнев княжий не страшит, меня свой гнев душит, – она стукнула себя по груди. – Пусть себе хуже сделаю, но и тебе, змеище, счастливой не бывать. Поняла?

Глаза у мачехи сверкали, рот в оскале кривился, пятна красные лицо усеяли. Никогда Милава её такой не видела, знать, и правда, ненависть её велика сейчас.

– Хорошо, сделаю, как скажете, – вымолвила она.

– То-то же, – Велезара уже успокоилась. Посмотрела на Милаву. – Иди к Елесе, пусть тебе какое платье даст, не такое драное, как твоё, а то скажут, что я падчерицу в чёрном теле держу, а ведь я тебе вместо матери.

Она вышла, и смех её злой, с надрывом, ещё долго в ушах Милавы стоял.

Глава 22. Не для всех пиры в радость

В трапезной ярко горело до сотни светильников, не поскупился князь, чтоб светло было, как днём. На лавках, покрытых заморским паволоком, уже рассаживались гости, согласно родовитости и знатности. Княжий тиун самолично за порядком наблюдал и ссоры в зародыше гасил. Для княжьих невест и родни отдельный стол накрыли. Скатерть златом-серебром вышита, посуда расписная, кубки из стекла цветного заморского. Девицы, для многих из которых всё было в диковину, тайком скатерть щупали, пальцами мяли.

Велезара с гордо поднятой головой всем видом показывала, что пировать средь бояр для неё дело привычное. По правую руку от неё сидела Беляна, по левую – Елеся, а рядом с той уж Милава. Как бы не хотелось мачехе падчерицу в дальний угол пихнуть, но тут уж она бессильна была. Милава и сама бы рада до конца пира в уголке спрятаться, но никак. Вот и сидела, прямо, как аршин проглотила, лишь глаза опустила, чтоб ни с кем взглядом случаем не встретиться.

Тут шаги раздались, громкие, уверенные. Князь шёл. Бояре и прочие княжьи люди зашумели, князя приветствуя.

Не утерпела Милава и всё же глянула. Увидела молодца. Высок, строен. Волос льняной, нос прямой. На щеках два алых пятна. Беляне сразу матушка вспомнилась, у той тоже от злой хвори щёки румяны были. Болезнь, что внутри сидела, сигнал посылала, что недолго человеку на земле оставаться. Неужто болен князь?

– Гости дорогие, – сказал князь, как на место своё уселся, – рад, что почтили мой пир, пришли. Ешьте, пейте, веселитесь. И я, на вас глядючи, тоже порадуюсь.

Гости снова зашумели, челядь принялась чаши наливать, блюда вносить: гусей, куропаток, поросей жареных, копчёных, варёных и прочую снедь.

Перед Велезарой и дочерьми блюдо с окороком поставили.

– Не набрасывайся на еду, – шепнула она Беляне, – не показывай, что голодна. Это в селе у нас девку ценят, если ест много, в городе иное дело. Тут граблями и косой женщины в теремах не машут.

Она самолично отрезала кусочек и дочери на тарелку положила, чтоб не подумали, что угощением брезгует.

Елеся тоже потянулась к запечённому окороку, есть хотелось, и так жизнь не сладка, хоть поесть досыта. Милава встрепенулась, Елесю в бок пихнула.

– Не бери это мясо. Беда будет.

Рука с двузубой вилецой застыла, сводная сестрица повернулась к ней, на лице удивление.

– С чего бы?

– Сама не знаю, просто чувствую.

Елеся нахмурилась. Милавка странная, но про неё и раньше в селе болтали всякое. Мол, с чего у этой девки самые лучшие яблони растут, ни тля их не берёт, ни заморозки весенние?

– Что ж, думаешь, князь отравить нас хочет?

Милава чуть улыбнулась, скрывая тревогу. Сильной опасности она не чувствовала, но что-то в груди заныло, будто штырь железный в сердце шевельнулся.

Елеся подумала и вилицу на стол положила, от каравая краюшку отломала, мякишем рот набила, киселём запила.

Велезара, которая тоже есть не спешила, а всё присматривалась, кто как и что делает. Кто кому улыбается, кто на кого злые взгляды бросает. Ох, интересно же ей было, кто с кем и против кого в княжьем окружении союзничает. Но не только тех, кто далече сидит, видела, а и своих не забывала. Что Милава с Елесей к жаркому не притронулись, тоже заметила, и тихо, но