Убийство Принца Оборотня - Клэр Сагер

захотел. Я мог бы заставить тебя наклониться над этим столом и умолять меня. Но я не хочу прибегать к такой очевидной тактике. Кроме того… Его клыки сверкнули в злобной усмешке. — Я думаю, тебе это слишком понравится. Нет, прелесть этого в том, что ты полностью контролируешь ситуацию, делая то, что я прикажу.

Беспокойство, которое просачивалось сквозь меня, теперь было хлещущим водопадом. Я дернулась, нахмурив брови.

Блядь.

Я думала, что побеждаю, так тщательно подчиняясь. Раньше мое неповиновение доставляло ему удовольствие, и он, казалось, хотел, чтобы я сражалась вопреки его приказам, поэтому я поступила наоборот.

На что я не рассчитывала, так это на то, что моя уступчивость также понравилась ему.

Блядь.

Но… нет. Я видела, как его раздражало мое порочное послушание. Это подергивание его челюсти.

Я вглядывалась в его сверкающий взгляд, пытаясь найти какой-нибудь намек на правду в его золотых глубинах.

Правды не было. Только вызов.

Он помахал передо мной картофелиной с зеленью, приподняв одну бровь.

Вот черт. Он был не просто не глуп: он был хитер. Он создал ситуацию, в которой, что бы я ни делала, он мог наслаждаться этим. Либо я была непослушной, и он наказал меня более сурово. Либо я была послушной и, следовательно, существом, находящимся под его контролем.

Если бы я не была так переполнена бушующей яростью, проносящейся сквозь меня подобно штормовому ветру, я, возможно, восхитилась бы тем, как он сыграл в эту игру.

— Ешь. — Его хвост сжался вокруг моих запястий. — Ты все равно это сделаешь. Если мне придется очаровать тебя, я заставлю тебя сделать это с улыбкой на лице. Ты делаешь это сама и можешь хмуриться сколько угодно.

Прекрасно. Я выхватила картофелину из его пальцев. Моя нижняя губа пробежалась по подушечке его большого пальца, когда я брала ее, и его брови взлетели вверх.

Не изученное выражение. Не триумф или самодовольство. Не жестокость или вызов.

Удивление. Возможно, даже намек на что-то близкое к беспокойству.

Возможно, у меня все еще был способ победить. Бросая ему вызов в ответ.

Я проверила свою теорию и облизала его палец, словно желая ощутить каждый кусочек вкуса.

Его дыхание выровнялось. Его зрачки округлились.

Ты даже секс портишь.

О боже. Мой бедный колючий принц.

Потому что, да, он был самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела, и мое тело реагировало на него так, как не должно было.

Но его тело тоже реагировало на меня.

Я сомкнула губы вокруг его большого пальца и пососала, проводя языком по кончику, прежде чем отстранилась. У него перехватило дыхание.

Я издала низкий смешок, похожий на тот, который он так часто издавал.

— Ты думаешь, я отступлю, — прошептала я ему в кожу. — О, мой бедный принц, теперь ты понимаешь, с кем имеешь дело?

Все еще связанная его хвостом, мне удалось скользнуть вверх по его бедру достаточно далеко, чтобы заставить его напрячься. Покачивая бедрами, я прижалась к нему задницей и была вознаграждена подергиванием его члена.

Достижение затопило меня, горячее, яркое и пульсирующее.

Я ухмыльнулась, позволив когтю его большого пальца прижаться к моей губе.

— Это похоже на отступление для тебя?

— Оставьте нас. — Его хриплый голос прогремел по комнате, позвякивая люстрами.

Комната опустела.

ГЛАВА 18

Он не отстранялся от меня, не сводя с меня глаз в битве, единственным звуком которой было наше смешанное глубокое дыхание.

Дверь закрылась, и именно тогда он взорвался.

Схватив одной рукой меня за горло, он швырнул меня на стол. Я даже не совсем осознавала, что это происходит — я просто моргнула, а потом оказалась там, тарелки с грохотом падали на пол, твердая поверхность впивалась мне в спину.

Принц склонился надо мной, тяжело и горячо дыша мне в лицо, оскалив зубы.

— Ты говоришь, маленькая птичка. — Его голос дрожал от злобной напряженности. — Для меня это очень похоже на отступление. — Он вжался в пространство между моих ног, что только усилило сладостное ощущение триумфа, пронзившее меня.

Теперь мои руки были свободны, но я оставила их распростертыми на столе. Пусть он видит, что мне не нужно было и пальцем шевелить, чтобы выиграть. Вместо этого я склонила к нему голову.

— Это печальное положение, в котором ты оказался, что заставить меня выступить — такая великая победа.

Мое тело пульсировало от пьянящего удовольствия победы. Я винила в этом свои ноги, обхватившие его бедра и притягивающие меня вплотную к нему. Он уже был наполовину твердым, и горячая влага затопила мой центр.

Он издал низкий звук, но не сделал ничего, чтобы отстраниться или приблизить меня.

— Ты тот, кто ниже в этом положении, питомец. На тебе ошейник. — Раздалась серия тихих щелчков, когда его когти заскребли по драгоценностям на моем горле.

Опасность, предупреждал мой учащенный пульс. Но также, он шептал, удовольствие. И это было то, чего я слишком долго изголодалась.

Таким же был и этот яркий и прекрасный гнев, захлестнувший меня. Жар всех этих эмоций слился, их границы стерлись, пока я не перестала понимать, где кончается страх и начинается гнев, и как желание сочетается с ними.

Я прижалась к нему. Прошло всего мгновение, прежде чем он стал твердым, кончик вонзился в мой живот через одежду.

Еще одна победа. Это вырвало у меня тихий стон. Я определенно издала звук не из-за ощущения его твердости напротив моей мягкости, сладкого трения о мой клитор.

Нет. Все это было из-за восторга от победы.

Возможно, дело было в звуке, который я издала, но, наконец, принц перешел от неподвижного участника к движению. Его хватка на моем горле усилилась, как будто он мог уловить мой стон, и он прижался ко мне, двигая бедрами, как будто мы действительно трахались.

Его бездыханный вес на моем теле был восхитителен. Настоящий и трепетный.

Я пыталась притвориться, что это была тяжесть его смерти. Но то, как он прижимался ко мне, привлекло мое внимание, превратив его в тонкий луч света, который сосредоточился на моей киске.

Рыча, он удержал мой взгляд. Я ухмыльнулась в ответ, довольная его вниманием.

Заставить моего врага хотеть меня. Это была опасная игра. Захватывающая. Та, которая заставляла меня чувствовать себя гораздо более живой, чем когда-либо после десяти лет замыслов убить его.

Это прозвучало в моих ушах подобно восторженным аплодисментам. Овация стоя.

Возможно, убийство было недальновидным. Это могла быть гораздо более сладкая месть.

Потому что он называл меня своей маленькой птичкой и питомцем, и все же я была освобожденной птицей.

Я воспарила во славу чувств. Во славу жизни.

О потрясающем блеске победы.

Это был опьяняющий напиток, сильнее, чем духи фейри. И я выпила его залпом. Жадно. Желая. Полуголодная.

Теперь я извивалась и раскачивалась под ним, гоняясь за удовольствием, которого он одновременно хотел и ненавидел, получая поддержку от этого факта. Он вдавил меня в стол, от его