Развод. Не прощу за "походную жену" - Екатерина Гераскина

Потом пришла мысль: если бы не мой дар, я бы и не поняла, что меня обманули. Что место гибели сына мне показали неверно. И сердце сжалось в ледяной комок.

А ещё — тот свист Генри, когда он хотел избавиться от меня, подсунув ту пугливую кобылу.

Но быстро понял: так просто меня не возьмёшь. Не та я женщина, чтобы сгинуть, свернув себе шею в лесу.

Жаль только, что всё это, наоборот, всколыхнуло в нём какой-то нездоровый интерес ко мне. Больной ублюдок.

У меня было еще одно дело на эту ночь.

Я ушла дальше, за окраину деревни. Там, где свет костров уже не был виден, и подальше от караулов.

Я остановилась у старого ельника, опустилась прямо на холодную землю, ладонями коснулась сырой почвы и закрыла глаза.

Дар отзывался мгновенно. Тепло в груди стало расходиться по венам, по пальцам, и я позволила ему уйти в землю. Я призывала — шёпотом, почти без слов, отдавая свой зов природе.

— Скажи мне… где он? Где мой мальчик? Где его прах?

Но в ответ была лишь тишина. Лишь ночной лес шумел, шуршал, перешёптывался с ветром.

Слёзы жгли глаза, когда я снова опустилась лбом к земле, сильнее вдавливая пальцы в корни.

Дар дрожал. Было тяжело. Я раскидывала щупальца силы во все стороны, удваивая расстояние поиска. Потом утраивая.

Каждая новая волна отзывалась болью в груди и висках. Нагрузка была для меня слишком сильной.

Это было опасно.

Я тратила слишком много сил, исчерпывала себя до предела.

Но я не могла остановиться. Я была одержима. Я должна была найти Алекса!

Хоть крошечный след, хоть тень, хоть отблеск души моего мальчика.

Даже если мне придётся сгореть вместе с этим даром — я найду его!

И тогда я ощутила — не отклик, а жар, жжение, словно обожгло кожу изнутри.

Небольшая территория словно была скрыта от меня плотной пеленой.

Я сосредоточилась, стиснула зубы, собрала все остатки сил. Убрала щупальца и сконцентрировала их на той территории. Они рванули туда, к источнику жара.

Я хотела пробиться глубже, но меня отшвырнуло. Словно стена. Словно кто-то выставил заслон, чтобы я не проникла туда.

Рванула туда снова.

А потом — яркая вспышка.

Словно молния изнутри опалила мои щупальца, сожгла каждую жилку дара. Боль обрушилась на меня сразу, хлестнула по нервам, пронзила кости.

Я вскрикнула и повалилась на бок, убирая руки от земли. Пальцы скрючились, ощущала, словно сунула их в кипяток. В висках стучало, я едва дышала.

Понимание пришло вместе с этой болью: кто-то не просто скрыл ту территорию. Кто-то выставил преграду. Силовую, живую.

А потом еще одна мысль. Что бы там не было, там стоит защита от ведьмовского дара.

Я тяжело вдохнула и встала. Ноги дрожали, тело налилось свинцом. Каждый шаг отдавался тупой болью в висках. Пальцы едва слушались.

С трудом дотащила себя до дома, зацепилась за подоконник и буквально перевалилась через окно, рухнув на пол. Мир качнулся, стал серым и расплывчатым, сознание ускользало.

Дар, которым я редко пользовалась, принес откат. Я стиснула зубы, чтобы не застонать, прижала ладони к вискам и закрыла глаза. Лежать было легче, чем двигаться.

Слабость и тошнота подкатывал к горлу. Но я пересилила себя. Кое-как поднялась в спальню, припадая на каждом шаге от слабости. Голова кружилась. Дверь захлопнулась за спиной, и я с трудом разделась. А потом рухнула на кровать.

Утро было недобрым. Тело словно налилось свинцом, каждая мышца болела. Я ощущала тотальную слабость и полную невозможность воспользоваться даром. Лишь где-то в глубине теплилась надежда, что к вечеру всё получится, силы вернутся.

Но решение я уже приняла твёрдо: ночью я наведаюсь на ту территорию. Направление я запомнила.

Я сидела уже собранная в кресле. На мне были узкие черные замшевые брюки, высокие сапоги. Застёгнутая на все пуговицы чёрная блузка не давала возможности увидеть ни кусочка моего тела.

Волосы были убраны в строгий пучок, ни одной выбившейся пряди.

Оставалось только набросить на плечи кожаную куртку с капюшоном — и я буду готова выйти на улицу.

Только вот сил было мало, внутри пустота. Но снаружи я выглядела так, как и должна была выглядеть мать, что потеряла сына: измученной, выжатой досуха. Никто не мог заподозрить по моему виду, что вчера я делала вылазку.

Генри постучал. Я коротко крикнула:

— Войдите.

Он вошёл, неся поднос. Запах тёплого хлеба и жареных яиц ударил в нос. Еда мне сейчас была необходима.

Но потом меня передёрнуло от отвращения, когда я подняла глаза и встретилась с холодным, пронизывающим взглядом Генри.