Когда падает небо 1. - Алиса Чернышова

Забвения не получилось. Но стоит отдать должное местныым зельеварам, они своё дело знали. Их пойло не только наполняло тело и разум лёгкой естественной силой, какой не добиться ни с одним из тех энергетиков, в обнимку с которыми Лео в своё время ночи напролёт строчил статьи по геральдике и курсовые; бонусом от местных прохладительных напитков также шла тишина в голове — тяжёлые думы не то чтобы смолкали совсем, но слегка отходили на второй план. Скорее всего, это была побочка “повышения концентрации”, бывшего одним из свойств этого пойла. Но Лео был благодарен и за такие малости: грохот, с которым рушился мир внутри него, хотя бы стал немного тише.

Да и фейри кричать перестал… хотя это, если подумать, так себе хорошая новость.

Лео поймал себя на том, что не хочет смотреть, что там с феем. Но и не может не посмотреть. Потому что с одной стороны он допускает, что парню можно помочь, с другой стороны понимает, что прямо сейчас ничем не поможет и это всё просто самооправдание для других вещей, тёмных и дремучих, неизменно живущих где-то на задворках человеческого сознания. Потому что люди любят смотреть, правда? То есть, они себе не признаются, но запах крови привлекает их, распаляет, влечёт, как диких зверей, и годы эволюции в этом смысле мало что меняют.

Лео не хотел смотреть. Он хотел верить, что фей жив, и не хотел знать, что от него осталось.

Лео хотел смотреть, потому что это самое, внутри него, что можно назвать любопытством, но это даже не самое точное определение.

Лео в глубине души догадывался, что он должен посмотреть. Потому что он это допустил, он позволил этому случиться, он был рядом, ничего не сделал — а значит, должен хотя бы запомнить. Отпечатать на нижней стороне век, видеть в кошмарах… Иметь смелость хотя бы посмотреть этому всему в лицо.

Лео запутался.

— Поднимаем задницы, ребята! — рявкнул Ник жизнерадостно, тем самым поставив нечто вроде точки в его внутреннем споре. — Сейчас все дружно встаём и концентрируем удар вон на той группе домов. Надо снести их к едренифени!

И Лео почувствовал искреннее облегчение, потому что теперь у него был повод не принимать решение. И заняться делом — учитывая, что боевая магия требует концентрации, мысли остаавят его в покое хотя бы на время.

Уже отличный результат. Так что он, не сомневаясь, одним из первых встал в боевой порядок.

Что угодно, только бы не оглядываться.

— О! — хохотнул Ник. — Боец снова в строю! Я ж говорил: глотнёшь немного — полегчает. А как пожрёшь и проспишься, да ещё и отвлечение себе найдёшь покрасивей, то можешь не сомневаться — полегчает. И думать слишком много перестанешь… Ну что, парни! На счёт три, смешанным боевым, с максимальной разрушительной силой. Три, два, один… Давай!

И всё вокруг утонуло в зареве магического взрыва.

8

* * *

Леди Эмилия очень не любила вспоминать своего первого учителя.

В этом, на самом деле, нет ничего особенно удивительного: когда у вас в анамнезе страстный роман, бурные расставания, тайный ребёнок, предательство и убийство… Это, скажем так, вполне тянет на страшную тайну из тех, которые так просто не расскажешь за столом.

По крайней мере, за столом дома Уилмо, полного покоя, смеха, запаха свежеобработанной древесины, суеты и детских голосов; в их фамильном поместье, расположенном в заливе Дол, такие разговоры вполне бы годились, а тут — нет…

Леди Эмилия очень не любила вспоминать своего первого учителя. Но всё равно порой вспоминала: и привкус крови на языке, и сырость казематов, и ненависть в глазах, и вибрацию от столкновения сорвавшегося с пальцев смертельного заклятия со щитом…

Не важно.

Важно, что, как бы она ни любила и как бы ни ненавидела, но следует признать: некоторые вещи, которым он её обучил, по сей день служили ей хорошую службу. Как она, помнится, злилась на него, когда он заставлял её отрабатывать щитовые чары снова и снова, нападал со спины, в моменты, когда она была наиболее уязвима, в уборной и во сне! И ведь не щадил её, применял болезненные, заковыристые, порой даже смертельные проклятия, которые снять можно, но сложно и больно… Он говорил: “Однажды ты меня поблагодаришь.”

И надо сказать, оказался прав: уж за что за что, а за намертво вбитые рефлексы она действительно была благодарна. Они спасали её столько раз, что и не сосчитать.

Спасли и теперь.

Подумать, испугаться или закричать она не успела. А вот выставить щит — да.

Именно это и спасло им всем жизнь в первый момент, когда дикое смешение несочетаемых чар (у их командира что, вообще мозгов нет?!) снесло несколько домов вместе со всеми жителями и прочими оказавшимися на линии удара живыми существами.

Вокруг воцарился хаос, типичный для такого рода ситуаций: стоны, крики, плач, грохот, треск пламени, дрожь переполненного боевой магией воздуха… В образовавшийся проём рванули толпой ликарийские герои — то есть, ошалевшие от запаха крови и отупевшие от стимулятора боевые маги.

“Совсем дети, — подумала Эмилия, — но это даже хуже. Мало кто на этом свете может быть так же жесток, как растерянный и напуганный ребёнок, получивший власть над беззащитными.”

Она быстро свернула щит, как будто его не было, и постаралась максимально заглушить сияние собственной ауры — и аур внуков заодно. С ними в этом смысле было значительно проще: как ни крути, а необученные волшебники, не имеющие на аурах печатей, привлекают куда меньше внимания.

У Эмилии, конечно, этих самых печатей было несколько больше даже, чем позволяют рамки здравого смысла — но и скрывать их она умела отлично. Её учили обманывать даже оборотней и драконов, так что недоучкам из числа расходного мяса, знающим от силы десяток базовых боевых плетений, ничего не рассмотреть…

Другой вопрос, что, недоучки там или нет, но в прямом столкновении она ничего не может им противопоставить: их всё ещё слишком много.

Так что главное сейчас — дожить до момента, когда расклад изменится.

— Выйти из самоходных машин! Держать руки так, чтобы мы их видели! — рявкнул тот, что, очевидно, руководил этим сбродом.

Эмилия быстро переглянулась с Уилмо и направилась к дверям самоходной машины.

Дети, как и следовало ожидать, были в шоке. Близнецы сидели, обнявшись, Лисса сжалась, прижимая к себе Лали, а Бетта сидела, намертво