Развод. Дракон, мы (не) твои - Натали Эмбер

Как хорошо, что сегодня я приготовила жаропонижающее снадобье из ивовой коры и липового цвета. Быстрым движением достаю бутылочку с полки и наливаю ее содержимое в глиняную кружку.

— Фу! Невкусно! — Конор морщит носик, как только делает первый глоток, и отталкивает кружку. Его лицо искажает гримаса отвращения.

— Не все лекарства бывают вкусными, милый, — мягко, но настойчиво перехватываю кружку, которую он пытался отодвинуть, — Но знаешь что? Как только жар спадёт, я испеку твой любимый клубничный пирог с хрустящим верхом, — вижу, как в его глазах вспыхивает интерес, — Ну что, по рукам?

Мой малыш тяжело вздыхает. Кажется, его разгорячённые щёки покраснели ещё сильнее. После недолгой внутренней борьбы он мужественно допивает горькое снадобье до конца.

Отношу его в постель, укутываю лоскутным одеялом, которое Эмма подарила нам на новоселье. Сижу рядом, пока его дыхание не становится ровным и глубоким. Только теперь позволяю себе расслабиться, ощущая, как усталость наваливается всей тяжестью.

«Папа больше не любит нас?» — эхом звучат в голове слова сына.

Рейнольд сейчас где-то там, в своём королевстве, окружённый вниманием придворных и новой жёны. А я здесь, в этой скромной деревушке, с сыном, которого он даже не узнал, когда наши пути случайно пересеклись.

— Пусть всё так и останется, — шепчу в темноту, — Пусть он никогда не узнает правды, пусть оставит нас в покое.

Но даже произнеся эти слова, я чувствую, как что-то холодное сжимает сердце. Драконы никогда не отпускают того, что считают своим. Если Рейнольд когда-нибудь узнает правду, то заберет у меня малыша. И никому не под силу его остановить.

28

Я просыпаюсь до рассвета, когда первые лучи солнца только начинают пробиваться сквозь щели ставней. Первым делом прикладываю ладонь ко лбу Конора. Его кожа всё ещё теплее обычного, хотя и не такая обжигающая, как вчера. Ночью температура немного спала, но не ушла полностью — плохой знак.

Тихо, чтобы не разбудить малыша, разжигаю очаг и ставлю воду кипятиться. В полутёмной кухне, освещённой лишь тусклым пламенем, готовлю новое снадобье — крепкий отвар из коры ивы, бузины и нескольких редких трав, которые обычно помогают даже в самых тяжёлых случаях.

Мои пальцы дрожат, когда я отмеряю ингредиенты. Наблюдаю, как жидкость в котле приобретает тёмно-янтарный оттенок. Этот рецепт ставил на ноги взрослых мужчин, вот только Конор не совсем человек. В его венах течёт и драконья кровь.

Драконы славятся своей регенерацией. Болезни обходят их стороной, а глубокие раны заживают прямо на глазах. В лазарете на границе мне ни разу не приходилось лечить драконов.

Конор просыпается, когда солнце уже высоко. Сначала кажется, что ему лучше — он даже пытается улыбнуться и просит каши с мёдом. Но к полудню всё меняется. Я вижу, как его глаза теряют блеск, щёки покрываются нездоровым румянцем. Его дыхание становится тяжёлым и прерывистым.

— Мамочка, мне холодно... — его голосок дрожит, маленькие ручки судорожно цепляются за мою одежду. Я прижимаю его к себе и глажу по волосам, чувствуя, как горячая дрожь проходит по его телу.

— Всё будет хорошо, солнышко, — глажу его по волосам, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Однако внутри меня поднимается волна паники. Я знаю все признаки обычной простуды, а это... это что-то другое.

Заворачиваю его в тёплое одеяло с вышитыми узорами, которое подарила нам Эмма. Даю отвар из бузины и малины, который всегда помогал деревенским детям. Но на этот раз ничего не помогает — жар не спадает, а только усиливается.

Эмма появляется на пороге с тазом холодной воды и чистыми тряпицами.

— Попробуем компрессы, — говорит она, но я уже вижу сомнение в её глазах.

Мы прикладываем прохладные тряпки ко лбу и запястьям Конора, но это только ухудшает ситуацию. Малыш начинает дрожать ещё сильнее, из его глаз катятся крупные слёзы. В конце концов, он вырывается, и мне приходится снять компрессы.

Эмма смотрит на меня, и в её глазах я вижу ту же тревогу, что сжимает моё сердце.

— Ему нужен магический целитель, — тихо говорит она, — Но я не знаю таких поблизости.

Состояние Конора ухудшается. Мы больше не можем ждать.

— Нам нужно в Риен, — я резко встаю, принимая решение, — Там есть люди, которые помогут.

Придётся обратиться за помощью к Матильде. Надеюсь, она подскажет, где можно найти хорошего целителя.

Быстро собираю сумку: все флаконы с лекарствами, сушёные травы, немного еды в дорогу. Руки двигаются автоматически, пока ум лихорадочно перебирает возможные варианты. Что, если это не просто болезнь? Что, если...

Нет, нельзя даже думать об этом. Нужно действовать.

Эмма помогает укутать Конора в несколько слоёв одежды. Его лицо раскраснелось, глаза блестят лихорадочным блеском.

— Скоро тебе станет лучше, малыш, — шепчу я, целуя его в горячий лоб.

Но внутри меня уже зреет страшная мысль: что, если в Риене тоже не смогут помочь? Тогда останется только один вариант... Вернуться туда, где я когда-то работала. В Западные земли...

Но об этом я не говорю вслух. Пока.

Генри запрягает повозку, едва услышав о том, что я собираюсь в город. Мы не смотрим друг другу в глаза после того разговора в лесу. Я чувствую его взгляд на себе, но упрямо отворачиваюсь. Не могу позволить себе сейчас думать ни о чём, кроме Конора.

— Садись, — говорит он тихо, помогая мне подняться в повозку. — Мы будем в Риене до заката.

Конор всхлипывает, когда я устраиваю его у себя на коленях, заворачивая в мягкий плед. Его дыхание поверхностное, прерывистое, губы пересохли и покрылись трещинками.

— Держись, солнышко, — шепчу я, смачивая его лоб влажной тканью. — Скоро мы будем в городе, там тебе помогут.

Генри хлопает вожжами, и повозка трогается с места. Я прижимаю Конора крепче к груди, стараясь защитить его от тряски, но дорога в Риен — это сплошные ухабы. Каждый камень, каждая кочка заставляют меня сжимать зубы.

Конор мечется в жару, его тело то становится обжигающе горячим, то вдруг покрывается мурашками от озноба. Временами он бормочет что-то бессвязное, и я не могу понять — бредит он или пытается что-то сказать мне.

Я закутываю его ещё плотнее, но понимаю, что это не помогает. Его болезнь — не обычная простуда, и мои травы бессильны. Впервые за долгое время я чувствую