Все проклятые королевы - Паула Гальего

Он рычит и сжимает шею сильнее.

— Ты можешь обманывать себя, но не меня, — ухмыляется он, наклоняя голову к моему горлу.

Его язык, тёплый и влажный от крови, касается моей кожи. Я теряю контроль. Весь страх, который я пыталась подавить, захлёстывает меня.

— Вот так… Гораздо лучше, — бормочет он.

Его рука резко распахивает мою рубашку, ломая шнурки и застёжки. Она замирает на едва затянувшемся шраме на моей груди.

— Кто сделал это? — голос его звенит любопытством. — Давай, покажи мне, чтобы я мог вернуть тебе это.

Я пытаюсь вырваться, но он прижимает меня к дереву. Его тело полностью лишает меня свободы движений.

Я чувствую, как его зубы, больше не человеческие, пробираются к моей коже. Они вонзаются в рану, пронзая меня болью, от которой я кричу.

— Ты удивительна, — говорит он, вытирая губы, окровавленные моей жизнью. — А теперь покажи мне больше. Пожалуйста, Лира.

Мои глаза широко распахиваются; в его взгляде появляется понимание.

Он словно находит тёмную, изломанную и острую нить. Хватает её и тянет, и я чувствую, как что-то рвётся внутри меня, в самом ядре моей сущности, там, где поселились страх и ужас. Его когти вонзаются глубже, разрывая другие, более крепкие нити, пока не остаётся только та, что он держит в своих пальцах. Одним резким рывком он доходит до конца.

Его тело снова начинает меняться. С ужасом я наблюдаю, как светлые волосы темнеют, становятся чёрными, удлиняются и падают по обе стороны лица. Лицо тоже меняется — оно становится более тёмным, смуглым, с высокими скулами, словно поцелованными солнцем, с прямым носом и красивыми губами, несмотря на пятна крови. Его глаза — такие же синие, как моря на севере, — внезапно становятся жуткими, леденящими душу, и я больше не могу верить, что это принадлежит ему, Кириану.

— Лира… — произносит он, смакуя имя, которое мне навязали десять лет назад. — Во что мы теперь будем играть?

— Убирайся! — беспомощно кричу я, но он лишь улыбается лицом капитана.

— В тебе нет ничего особенного, — шипит он. — Ничего нового, ничего прекрасного. Ты — пустая копия, бесчувственная глина, лишённая человечности. Ты — инструмент. Хотя нет, ты даже не это, потому что в тебе нет ничего полезного. Ничего, что стоило бы спасти.

Я знаю, что он пытается сделать, потому что сама показала ему это. Я пытаюсь подавить комок в горле.

— И это всё, на что ты способен? — удаётся мне сказать.

Существо смеётся.

Одна его рука отпускает меня, только чтобы снова сжать мою шею. Я кричу, разъярённая своей беспомощностью.

— Сейчас это кажется тебе лишь отголоском реальности, правда? — насмешливо говорит он. — Но не волнуйся, у нас есть время. Через несколько дней, месяцев, а может, лет… ты сломаешься. И тогда твой разум станет моим, чтобы я мог делать с ним всё, что захочу. Ты больше не будешь знать, что реально, а что нет. Я пожру всё и оставлю только крошечный осколок сознания, чтобы ты наблюдала за своей медленной, болезненной смертью в жизни.

Я снова пытаюсь двигаться, теперь, когда одна моя рука свободна. Хватаюсь за его руку, с отчаянием царапаю её, кричу, но он только смеётся.

— Нам будет весело, Лира.

Его высокомерная улыбка, полная крови и острых зубов, медленно исчезает. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять причину — из его груди торчит клинок.

Меч выходит обратно, пронзая тело насквозь, когда настоящий Кирьян с усилием вытаскивает его.

Его одежда вся в крови, но ещё больше меня пугает кровь, заливающая его лицо. Она покрывает почти всю его половину — лоб, скулу, щёку, стекает до самых губ.

Существо отпускает меня, с рычанием поворачивается, но прежде, чем успевает что-то сделать, клинок снова опускается. Удар разрезает шею существа, и голова падает на землю, за ней — неподвижное тело.

— Дай руку! — кричит Кирьян, делает шаг ко мне и хватает за запястье. В следующее мгновение он тянет меня за собой. — Оно поднимется, — говорит он, заметив, что я оглядываюсь назад. — Через секунду оно снова будет преследовать нас.

Я не спорю. Времени нет.

Мы бежим сквозь лес, и я почти не осознаю, куда направляемся. Путь становится всё темнее, а солнце, кажется, уходит с горы, оставляя нас одних.

Глава 7

Одетт

Мы бежим, снова и снова, а я позволяю ему вести себя сквозь деревья. Каменные ступени остаются позади, и мы выходим к другому месту, где возвышаются иные скалы, уложенные с такой тщательностью, словно человеческой рукой.

Это ещё одна лестница, меньшая, чем та, что встретила нас в горах. Она поднимается по камню, окружённая ветвями глициний. Тяжёлые гроздья цветов нависают над нами, погружая в приглушённый полумрак. Это первые цветы, которые я вижу здесь, и они восхитительны. Сотни лиловых кистей склоняются, словно желая украсть у нас поцелуй.

— Что это? — спрашиваю я. — Похоже…

— На людскую, — заканчивает за меня Кириан.

Его голос словно щекочет мне шею. Он прав. Эта постройка действительно выглядит построенной человеком. Лестница ведёт к коридору, вдоль которого продолжают расти глицинии. Камни, вырезанные в разных формах, выстроены друг рядом с другом, словно надгробия кладбища.

— Легенды о Фолке оказались правдой, — бормочет он. — Здесь жили люди.

Фолке… Я сдерживаю дрожь, но не позволяю воспоминаниям захватить меня. Не сейчас, когда я знаю, как охотятся эти существа. Я не могу поддаться им.

Кириан кладёт руку мне на спину, словно понимая, о чём я думаю, и мягко толкает вперёд.

— Если в этом храме сокрыта божественная магия, возможно, она защитит нас.

Я киваю, с трудом проглатывая ком в горле. Это лишь догадка, но у нас больше ничего нет.

В конце коридора из камня пробивается источник. Вода стекает в чашу, вырезанную в скале, разделяется на два потока и уходит куда-то за пределы маленького зала. Похоже, эти потоки питают глицинии вокруг.

Кириан подходит к источнику, складывает ладони и набирает воду, чтобы смыть кровь с лица. Он повторяет это ещё дважды, пока кровь не остаётся лишь смутным воспоминанием на его виске.

Он всё ещё тяжело дышит, а его глаза, потемневшие, словно в тон этому месту, устремляются на меня. Я вижу, как он колеблется, делает шаг вперёд, но останавливается, будто с трудом удерживая себя.

— Что оно с тобой сделало? — наконец спрашивает он, и я понимаю, почему он так напряжён.

Он не решается подойти ближе, потому что я уже несколько дней не позволяю ему этого.

Я касаюсь рукой груди, пульсирующей раны, и тоже решаю смыть кровь, прежде чем взглянуть на неё.