Сердце варвара - Руби Диксон

class="p">Моя собственная улыбка становится натянутой. Обычно я люблю слушать истории о Пашове в младенчестве, но сейчас я просто не могу.

Но Кемли не дура. Ее улыбка становится горько-сладкой от понимания, и она оглядывается через плечо.

— Мои сани все еще поблизости? У меня есть кое-что для тебя.

— Для меня? — Я удивлена.

— Да. Пойдем. — Она передает Пейси Фарли, а не мне, и машет мне рукой, чтобы я проходила вперед.

Я с любопытством следую за ней. Я должна покормить Пейси, чтобы у меня из груди вышло молоко, но Фарли окружена людьми, и все они собрались у костра. Мой ребенок никуда не денется. Я иду по тропинке, по которой Кемли легко пробирается по снегу, и когда мы добираемся до их наполовину разобранных саней, она начинает рыться в своей сумке с травами. Мать Пашова — специалист племени по травам и растениям, и я не удивляюсь, когда она достает что-то из своей сумки и протягивает мне. Однако я немного удивлена, увидев, что это рог. Маленький, с кусочком кожи, засунутым в конец.

— Что это? — спрашиваю я.

— Бальзам для твоего лица, — говорит она мне. — Животный жир с пастой из листьев драноша, отваренных в нем.

Я макаю палец в желтоватую жижу, а затем нюхаю ее. Пахнет ужасно, но я не собираюсь ей этого говорить.

— Для моего лица?

Она кивает.

— Пашов говорит, что человеческая кожа слишком мягкая для такой погоды. Что твое лицо краснеет и болит. Ему не нравится видеть, как тебе больно. Он спросил, есть ли у меня что-нибудь, поэтому я сварила это сегодня утром и дала настояться.

Я удивлена не только ее вдумчивостью, но и Пашовом.

— Я… благодарю тебя.

— Конечно. — Она гладит меня по руке, понизив голос. — Тебе больно, не так ли? Чем я могу помочь?

Мне приходится быстро моргать, чтобы сдержать новые слезы.

— Мое лицо? — тупо повторяю я.

— Не лицо. — Она постукивает меня по груди. — Вот. Я знаю, тебе трудно. Я забочусь о тебе, как о своей собственной маленькой Фарли. Я вижу, как вы двое действуете вместе, и сегодня вы кажетесь отстраненными. — Ее гордое лицо полно беспокойства за меня. — Прости любопытную старую женщину.

— Ты не любопытная и не старая, — говорю я ей, шмыгая носом. Она обнимает меня одной рукой, и я прислоняюсь к ней. Боже, как хорошо, когда тебя обнимают. Когда утешают. Конечно, тогда я чувствую себя еще большей сукой, потому что я знаю, что Пашов утешил бы меня. — Это просто… действительно тяжело.

— Конечно, это так, — успокаивает она, поглаживая меня по спине.

— Он ничего обо мне не помнит. И о Пейси. Такое ощущение, что мы начинаем с нуля. Я этого не хочу. Я хочу вернуть то, что у нас было. Я скучаю по своей паре. — Я слышу свой голос, и он звучит капризно. — Иногда я думаю, что это он, и тогда…

— А потом он что-то говорит, и ты понимаешь, что он не помнит? — догадывается она.

Я киваю, вытирая насморк. Она понимает меня.

— Я разделяю твою боль, Стей-си. Я беспокоилась у его постели все те долгие дни и ночи, пока Мэйлак работала над ним. Мы разделили наше горе. Мы надеялись, что он проснется, и ждали этого момента. Иногда казалось, что увидеть его улыбку снова будет мечтой. — Она колеблется, затем еще раз обнимает меня. — Разве недостаточно того, что он жив и здоров?

— Я говорю себе это. — Я крепко сжимаю в руке маленький рожок с бальзамом для лица. — Иногда мне кажется, что я поступаю несправедливо. Что я не даю ему ни единого шанса. Что это мой Пашов, несмотря ни на что, и я веду себя нелепо. — Я вспоминаю прошлую ночь, наш секс, который был таким хорошим… и все же таким неправильным. Это было похоже на секс с совершенно другим человеком, и глубоко внутри мне больно думать об этом. — Я не знаю, что мне следует делать, — говорю я ей. — Что бы ты почувствовала, если бы твоя вторая половинка проснулась и забыла все, чем вы когда-либо делились? Все твои воспоминания, твои привычки, твое имя… ваши комплекты, которые были у вас вместе? — От одного только слова об этом мне становится больно до самых костей. — Что, когда он посмотрит на тебя, то не увидит ничего из того, что у вас было общего?

Кемли кладет подбородок мне на макушку и гладит по волосам.

— Я бы чувствовала то же, что и ты.

ПАШОВ

Она стоит в отдалении у костра.

Стей-си присоединяется к остальным, делится супом и улыбается, слушая истории, рассказываемые в тепле очага, но она ничего не говорит. Она также не смотрит на меня. В какой-то момент наши взгляды случайно встречаются, и я вижу вспышку боли и блеск слез в ее взгляде, прежде чем она отводит взгляд, крепко прижимая к груди свой комплект.

В конце концов, большинство отходят от костра, за исключением Харрека, у которого сегодня ранняя вахта. Когда Стей-си встает со своего места и прижимает к себе моего спящего сына, Харрек ухмыляется в мою сторону. Я знаю, что он думает о своей шутке. Прошло уже несколько дней, а я все еще не нахожу это смешным. Даже сейчас это бурлит у меня в животе, как плохая еда. Я хмуро смотрю на него и обнимаю Стей-си рукой, защищая, и радуюсь, когда она не отталкивает меня.

Однако внутри палатки она игнорирует меня. Когда мы ложимся спать, я пытаюсь прижать ее к себе, чтобы поделиться теплом, но она мягко высвобождается из моих объятий.

— Прости меня, — шепчет она. — Я не могу.

И она кладет между нами свернутый сверток из мехов.

Большую часть вечера я провожу, уставившись на стены палатки, борясь со своим разочарованием. Спаривание со Стей-си должно было сблизить нас. Вместо этого мне кажется, что она отталкивает меня еще дальше.

Что-то должно измениться.

Я встаю до рассвета и могу сказать, что день будет холодным. Снова идет снег, и жестокий сезон наступит всего через несколько дней. Может быть, самое большее две горсти дней (прим. имеется в виду, дня 4–5). Я чувствую этот запах в воздухе. Это будет еще один трудный день путешествия для Стей-си, и это меня беспокоит. Я хочу защитить свою половинку от лютого холода, но у меня нет выбора. Я думаю о ее красном лице, обожженном холодным ветром, и кругах под глазами. Ей нужно отдохнуть несколько дней. Другие люди тоже борются, но Стей-си, похоже, приходится труднее, чем