Западня - Ева Гончар

продолжал ночевать в каморке за лавкой, завтракать любовно приготовленной для него яичницей и горьким от крепости обжигающим кофе и развлекать Пинкуса разговорами по вечерам.

Феликс легко поднялся, сбросил с себя остатки сонливости, несколько раз отжался от края кровати, наслаждаясь своею силой и согреваясь, ополоснул лицо водой из таза под зеркалом и выбрался в полутёмную тесную гостиную, заставленную разномастной обшарпанной мебелью. На столе, на белоснежной крахмальной салфетке уже сервирован был завтрак, и Пинкус в кресле у камина дожидался, когда поднимется его драгоценный гость.

— Друг мой, доброе утро! Как вы спали? — лучась от радости, приветствовал он Многоликого.

— Доброе утро, Пинкус. Отлично я спал, спасибо, — отозвался Феликс, и оба принялись за еду.

Возле тарелок, как обычно, лежал свежий выпуск «Вестника Короны». Подслеповатый старьёвщик давно перестал читать сам, но с удовольствием слушал чужое чтение. Поэтому, допив свой кофе и отодвинув чашку, гость раскрыл газету.

— Ну-с, что пишут? — встрепенулся Пинкус.

Многоликий пожал плечами:

— Ничего особенного. В замке Эск сегодня бал… будут праздновать совершеннолетие принцессы Эрики.

На пару секунд он задержался взглядом на лице виновницы торжества. Принцесса Эрика, конечно, красотка, ничего не скажешь. Но какая неприятная у неё улыбка — полярный лёд, и тот, наверное, теплей!

— Да-да, большой будет праздник, ужас, сколько народу приедет, — покивал старик. — Над Замком фейерверк устроят, наверное. А что ещё пишут?

Многоликий перевернул страницу — и едва успел прикусить язык, чтобы не выругаться в голос. На него смотрел его собственный, довольно точно нарисованный портрет — откуда только они его взяли?

«Десять тысяч за мою голову!»

Кое-как удерживая невозмутимый вид, Феликс прочитал вслух заметки о предстоящем визите в Индрию младшего сына императора Джердона Третьего, о премьере в Королевской опере и о провалившемся испытании аэроплана. Мозг его в это время лихорадочно работал. Злыдни болотные, что теперь делать? Исчезнуть немедленно. Немедленно уехать из Индрии! Но куда? В Империю путь заказан. За северную границу? В Межгорное княжество? В Новые Земли?.. Решено: сегодня же — в Новые Земли.

Феликс закончил читать, поднял глаза от газеты и широко улыбнулся старику.

— Эх, Пинкус, хорошо мне у вас живётся, но, думаю, достаточно я пользовался вашим гостеприимством. Пора и честь знать…

Хозяин тотчас сник, плечи его опустились, взгляд потух, и даже губы, кажется, задрожали.

— Конечно, дорогой мой друг, конечно… я и так злоупотребил вашим временем. До смерти не забуду того, что вы для меня сделали…

— Я просто сделал то, что должен.

Старик качнул головой, помолчал, огорчённо глядя в камин, и внезапно встрепенулся:

— Силы Небесные, совсем забыл! Я же хотел показать вам одну очень, очень старую вещь. Уверен, она вас заинтересует.

Заинтересует, как же! Феликса сейчас интересовало только одно: скорее превратиться в какую-нибудь маленькую четвероногую тварь и мчаться прочь из этого дома и этой страны! Но Пинкус смотрел на него с таким явным желанием сделать ему приятное, что у Многоликого не хватило духу сходу отказаться.

— Несите свою вещь, — с улыбкой ответил он.

И добавил про себя: «А я пока исчезну, не прощаясь…»

Старьёвщик, кряхтя и охая, встал из кресла, нащупал свою трость и двинулся к выходу из комнаты. У порога, обернувшись к Многоликому, он повторил:

— Уверен, она вас заинтересует, — и усмехнулся с неожиданным лукавством: — Вы ведь слышали, конечно, про Наследство Ирсоль?

Оборотень, который уже сосредоточился для превращения, так и ахнул:

— Как вы сказали, Пинкус? Наследство Ирсоль?!

Но Пинкуса в гостиной уже не было.

Поражённый и взволнованный Многоликий тряхнул головой, избавляясь от завладевшего им образа мыши-полёвки, чтобы ненароком не обернуться в неё прямо сейчас.

Наследство Ирсоль!

Одно лишь упоминание о нём заставило Феликса отказаться от немедленного бегства. Всё, что он сделал — от греха подальше бросил в камин газету. Пинкус, конечно, милейший старик, но десять тысяч крон — такие деньги, которые избавят его от невзгод до конца жизни… будет лучше, если о награде за сведения о Многоликом он узнает, когда самого Многоликого простынет и след. Газета вспыхнула, камин запылал жарче.

Старик вскоре вернулся, тяжело стуча тростью и прижимая к груди потемневший от времени квадратный конверт.

* * *

Покои Эрики, занимавшие верхний этаж одной из центральных башен Замка, казались ей лучшим местом на свете. Всё в них она устроила по своему вкусу. Здесь не было помпезности и роскоши, присущих остальной части королевской резиденции, но зато было много воздуха, тепла и света. Каждый предмет, от мебели и ковров до разноцветных глазурованных плиток, что украшали общую для всех комнат большую круглую печь, Принцесса выбирала сама, и каждый предмет неизменно её радовал. Комнат было четыре: спальня, ванная, соединённая с гардеробной, гостиная и кабинет. Гостиную, где волей-неволей приходилось принимать тех, кто добивался аудиенции наследницы трона, Эрика любила меньше всего. В остальные комнаты посторонним вход был заказан; кроме хозяйки, там бывали только горничная, Король и придворный врач Коркец, навещавший Принцессу, когда ей случалось простыть. Его величество, впрочем, в покоях дочери появлялся едва ли чаще, чем врач.

А больше всего Эрике нравился её кабинет. Туда она и направилась этим утром, после того как выпила весь кофе и прочитала всю газету, включая объявления на последней странице — она была готова заниматься чем угодно, лишь бы не разглядывать снова портрет Многоликого и не гадать, за какую провинность на оборотня открыли охоту.

Окна кабинета, как и окна спальни, смотрели на восток, и теперь на кленовом паркете длинными и узкими озерцами разливался солнечный свет. Рыжие зайчики играли на шёлковых обоях с мелким цветочным рисунком, на корешках книг, на широких глянцевых листьях фикуса в кадке на полу, на светло-коричневой полированной крышке миниатюрного кабинетного рояля. Рояль и фикус достались Эрике от мамы: фикус в подарок Королеве привезли посланцы из Новых Земель, а рояль для неё изготовил прославленный имперский мастер — пианисткой Королева была превосходной.

На рояле стояла фотография в платиновой рамке — молодая женщина в летнем платье с открытыми плечами и в соломенной шляпке сжимает губы, пытаясь казаться серьёзной, но видно, что рассмеётся через мгновение. Это было последнее фото Королевы.

— Вот я и выросла, мама, — Принцесса улыбнулась изображению и кончиками пальцев погладила завитки рамки, поймала исходивший от неё лёгкий ток магии. — Как бы мне хотелось, чтобы ты была со мной сегодня. Чтобы увидела, какой я стала, когда выросла.

Села к инструменту, открыла его и положила руки на клавиши. Принцесса сомневалась, что унаследовала хотя бы часть материнского таланта — придворным льстецам она не верила. Но