Ясмина Сапфир - Убить нельзя научить

Ознакомительный фрагмент

«Уважаемый проректор» застыл, глядя на меня как лев на трепетную лань.

Дал секунды, может минуты, на понимание безнадежности собственного положения. И в один прыжок очутился рядом. Я почти решилась крепко выругаться, наступив на горло собственной интеллигентности. Все равно несчастная едва дышала и требовала срочной реанимации, как минимум, хорошей дозой классических пьес. Желательно, в исполнении очень талантливых актеров. Но Вархар спутал мои планы, а заодно и мысли. Вторично ударил ладонями у моих висков, наклонился к лицу и, касаясь носа своим, процедил:

— Вот что я скажу тебе, женщина! Я тебя не домогался. Я давал тебе понять, что лучшего мужчину тебе не найти. И это правда. И не смей возражать! Если тебе нужны смазливые ухаживания и намотанные на кулак розовые сопли, ты их получишь. Но после этого Драгара найдут поджаренным под окнами твоей служебной квартиры.

Я задохнулась от возмущения, открыла рот, но проректор не дал и слово сказать.

— И я не дам тебе уволиться! А без этого шишь ты попадешь обратно в свой мир. Съела?

Толстый палец коснулся кончика моего носа. Дико захотелось цапнуть его, вот прямо впиться зубами и не отпускать. Но моя интеллигентность еще подавала признаки жизни. Удерживала от такого презрения к субординации и «культурного падения».

Вархар ухмыльнулся, словно прочел мои мысли, выпрямился и уже через секунду стоял у окна.

Яркий солнечный свет обнимал его фигуру — ну шкаф ведь, не иначе.

— Я хочу уволиться! — голос предательски сорвался, и я раздражено всплеснула руками. — Домой хочу.

В груди клокотало, я едва сдерживалась.

Взгляд случайно упал на компьютер на рабочем столе Вархара. Системный блок, не больше спичечного коробка размером, вспыхнул. Пластик мягко просел, зашипел, запузырился и растекся лужицей, обнажив нанотехнологии чужого мира. Детально эти микросхемы и с микроскопом-то не рассмотришь.

С моего места они казались крошечной картой какой-то чуднОй местности, начертанной на желтом куске пластика красными и зелеными маркерами.

Вархар ухмыльнулся снова, и губы его растянула довольная улыбка мартовского кота.

— А теперь не уволю, пока не отработаешь, — загоготал он. — Более того! Сама купишь мне новый!

Я сжала кулаки так, что ладони горели, а суставы хрустнули. Начальника не впечатлило. Окутанный дымкой полуденного солнца он казался еще больше в своей стихии, чем вчера, во время нашей последней ссоры. Если то, что случилось можно назвать ссорой.

— Я тебе не рабыня! — я безнадежно сорвалась на повышенные тона, поймав себя на типично женском взвизгивании. — И вообще в моем мире тебя давно привлекли бы за домогательство! — пожар на моих щеках впору было тушить льдом. Воздух застревал в груди, словно загустел вязкой смолой.

Я едва себя слышала. Сердце громыхало в ушах, но хохот Вархара перекрывал звук и взвинчивал пульс сильнее.

Резко прервавшись, начальник снова подскочил. От удара его ладоней возле висков, я вздрогнула опять, хотя пора бы привыкнуть.

— А в моем мире, — медленно, сквозь зубы процедил Вархар. — Я забрал бы тебя домой, и ты даже пикнуть бы не посмела. Напротив, еще и гордилась бы тем, что такой, как я, выбрал тебя.

Его тяжелое дыхание было горячее моих щек.

Я замерла, с ужасом ожидая, что сделает начальник. Но он ухмыльнулся в своей фирменной манере. Секунда — и Вархар опять у окна, нежится в собственной стихии.

— Короче! — отчеканил проректор. — Заявление не принято, — его ладонь смяла плотный лист бумаги с оглушительным, как мне показалось, хрустом. Небрежный взмах рукой — и бумажный шарик упал ровно в центр мусорной корзины, у самой двери. — Даю тебе два дня отпуска, который ты проведешь в академическом оздоровительном корпусе. А потом чтобы была на занятиях и прекратила свои дурацкие попытки от меня отделаться. Я не варвар, и не собираюсь насиловать тебя. Вернее, варвар. Но все равно не собираюсь.

Его низкий, грудной голос вибрацией отдался в теле.

— И ты примешь мои ухаживания, пока не выбрала другого мужчину! — резко выпалил Вархар. — Попробуй только отказаться. Ты мало видела наших обычаев. Я тебе покажу, что делают у меня на родине с ненужными соперниками. А твоего смазливого аспиранта иначе не назовешь. Носится за тобой как собачонка, смотрит в рот и еще невесть куда. Даже уточнять не хочу куда именно, — проректор скользнул по моей груди и бедрам так, что уточнений уже и не требовалось. — Я ясно выразился? Или остались сомнения? Возражения? Вопросы?

Смешинки поблескивали в глазах Вархара, но губы не улыбались. Он присел на подоконник, сложил руки на груди и уставился на меня исподлобья.

На долю секунды правый глаз блеснул небесной синевой и тут же снова окрасился вишневым.

Надежды договориться с ним по-человечески не оставалось. Хотя как можно договориться по-человечески с воинственным скандром?

Я развернулась и вышла из кабинета. Только теперь ощутила, как налились свинцом плечи, как трясутся колени, не говоря уже о моих несчастных поджилках.

Мысленно прокляв Вархара и тот день, когда согласилась на эту работу, я понуро побрела на выход.

Что ж. Слава богу, копия заявления осталась у секретаря проректора. Завизированная, как и полагается. И теперь я с чистой совестью, могу отправиться к ректору.

1

Если человек дурак, то это надолго, возможно, даже навсегда. Так говаривала мама. А уж про то, как глупые бледнолицые наступают на грабли, я лучше промолчу.

Вчера вечером меня по первое число оттроллили на одном фанатском сайте. Я прорыдала полночи, но потом взяла себя в руки. Руки, конечно, немного потряхивало. Но кто считает?

Негоже женщине в моих-то летах, лить слезы из-за осатанелого нападения малолетних хулиганок с комплексом неполноценности. А какие еще девочки так психанут, и всей честнОй компанией набросятся на меня за одну лишь за деликатную критику киноактрисы? Сколько бы они не атаковали меня в чате — грязно, витиевато и местами до неприличия многоэтажно — красивей эта крашеная блондинка с глазками-бусинками не станет. И уж точно не станет талантливей.

Сильнее чем обидела ее мать-природа, мне-то уж точно обидеть не под силу.

И дело не только во внешности. Девушка строила глазки с экрана так, как даже косоглазые не сумели бы. Выгибалась и крутила попой так, как не всякая танцовщица бути-данса (а по-простому — танца попы) рискнет. И, конечно же, все мужчины: люди, вампиры, оборотни, перевертыши, фейри тут же падали в обморок и штабелями укладывались у ее коротких, косолапых ног. Кто-то мог подумать, что падали они от ужаса. Так думала вначале и я. Но ведь не-ет! От любви! От страсти! От желания! Как же мужчинам приспичило! Как же плохо стало у них в стране с женщинами, если от страсти к этой красотке, у бедолаг гормоны выключали разум. Выключали напрочь и на долгие годы. Тысячелетние «писаные» красавцы, короли и губернаторы, миллионеры и миллиардеры забывали о том, что девушка не может связать два слова, не говоря уже о цифрах. А самый изысканный ее туалет — желтое платье-сарафан в огромных зеленых цветах и фиолетовые лакированные… балетки. Хотя… В некоторых случаях слова не нужны, а одежда только мешает.