Императорский отбор - Сергей Николаевич Чехин

я не услышал ни намека на праведный гнев — как это так вы на нашего благодетеля разговариваете? Да он у нас самый лучший и добрый, а вы в таких грехах подозреваете. Зато отчетливо проступил испуг и нежелание продолжать разговор. Скулы вновь побледнели, пальцы намертво впились в волосы, а глаза теперь таращились только на носки лаптей и никуда больше.

— Ты уверена?

— Да, ваше сиятельство. У нас все хорошо.

— Карина, — склонился к служанке. — Сделай одолжение — допроси ее гипнозом.

— Не могу, — неожиданно отозвалась та.

— С чего вдруг? Мана кончилась? Если что — можешь меня куснуть немножко. Ради такого дела пары глотков не пожалею.

— Господин Титов, — в тоне скользнул замогильный холод. — Я настоятельно рекомендую вам даже не заикаться впредь ни о чем подобном. Вы сказали, что хотите стать адвокатом, но при том предложили нарушить два самых суровых закона империи. Я сделаю вид, что виной вашей бестактности — искреннее желание помочь, и пропущу все мимо ушей. Понимаю, что вы из медвежьего угла и плохо учитесь, но применять гипноз без особого распоряжения — страшнейшее преступление. Про питье крови — пусть и добровольное — вообще молчу.

— То есть, вообще никак? — поежился после такой отповеди, но решил идти до конца.

— Господин Титов, — горничная обнажила клыки в надменной ухмылке. — Вы мне, конечно, нравитесь, но не настолько, чтобы ради ваших прихотей отправиться «на солнце».

Я вздохнул и отстранился. Действительно, кто я такой, чтобы рисковать жизнью — да не простой, а вечной. Но отступать так быстро не хотелось — мало ли, еще доложит Анхальту, что женишок дает заднюю при первой же трудности. За такого и обычную девушку не отдадут, что уж говорить о принцессе. Хорошо будет наследник престола, если не умеет идти до конца и добиваться поставленных целей.

— Как тебя зовут? — с учтивой улыбкой обратился к селянке.

— Маша, ваше сиятельство.

— Послушай, Маша — и послушай очень внимательно, — подался вперед и сцепил пальцы в замок. — Я понимаю, что ты боишься — и боишься не без причины. Но уже вечером мы уедем отсюда — и никогда больше не вернемся. У тебя есть всего один шанс спастись самой и защитить своих близких. Хочешь — говори. Не хочешь — дело твое.

С околицы донесся звон колокольчиков и щелчки кнута — возвращался Парамонов. Крестьянка в нерешительности потопталась на месте, оглянулась к окну и наконец произнесла:

— Девок он часто в усадьбу таскает. Молоденьких совсем. Не знаю, что с ними делает, но восвояси приходят ни живые ни мертвые, а потом еще с неделю немощь жуткая одолевает. Даже курей покормить — и то беда, а раньше сильные были и здоровые, что кобылицы. Но при том ни побоев на них, ни ожогов, а что творилось — не говорят, молчат, точно воды в рот набравши. Больше мне ничего не ведомо, господин — светом клянусь.

— Ладно, — хотелось расспросить еще, но если бы нас застукали, то ненужные вопросы появились бы уже ко мне. — Можешь идти.

Маша пулей выскочила за дверь, а уже пару минут спустя в дом вошел Пантелей со свитой — румяный, поддатый и жизнерадостный. Угрюмый секретарь в клетчатом пиджаке положил на стол стопку листов толщиной в фалангу. Я послюнявил пальцы, совсем позабыв об этикете, провел подушечкой вдоль бумаги и взял челобитную наугад.

— Заявитель — некий Тимофей, — чем больше вникал в почерк, тем чаще замечал знакомые слова. — Зовите, заслушаем.

— Тут такое дело, Трофим Александрович, — помещик натянул грустную физиономию. — Сбежал наш Тимошка аккурат под Юрьев день. Рванул в лес — только и видели. Мужики после на охоту пошли — и сыскали его рубаху: драную и всю в крови. Стало быть, беглеца нашего волки съели. А нет тела — нет и дела.

— Знаете, Пантелей Никанорович, — я отодвинул листы и потер переносицу, как от приступа мигрени. — Что-то мне не везет нынче на интересные проблемы. Поэтому прошу вас, как самого сведущего и компетентного, выбрать для рассмотрения жалобу, достойную императорского посланника.

Хозяин облизнул губы и с неохотой пододвинул стопку к себе. Все происходящее напоминало игру в дурака, только вместо карт — чужие чаяния и надежды, от внимания к которым вполне могла зависеть чья-то судьба.

— Вы, Трофим Александрович, мне льстите, — бумага зашуршала в толстых усыпанных перстнями пальцах. — Не настолько я и сведущ, чтобы все челобитные наизусть помнить. Надо бы их снова пересмотреть, перечитать — а то нехорошо получится, ежели я снова передам вам неугодное прошение. Давайте знаете как поступим — отобедайте, отдохните, а вечерком получите все, что нужно.

Старый хрыч только об отдыхе да обедах и думает, и пытается и меня всеми возможными способами отвлечь от работы. Что еще раз убедило в необходимости расследования — тот, кому нечего скрывать, и юлить не станет. И чтобы в отместку позлить помещика, я решил немного поиграть в народного героя.

— А давайте вот как поступим, — хлопнул по коленкам и бодро выпрямился. — К черту эти писульки — там половина, наверное, на пару лет устарела. Кто-то помер, кто-то сбежал — на кой все это время тратить, если можно опросить крестьян прямо здесь и сейчас.

Хозяин побледнел и приоткрыл рот, я же вышел на крыльцо и громко произнес:

— Слушайте сюда внимательно! Меня зовут Титов Трофим Александрович. Я прибыл к вам с проверкой по распоряжению самого императора. Вот моя грамота!

Высоко поднял бежевый бланк с гербовой печатью и повертел из стороны в сторону, чтобы увидел каждый. Однако крестьяне вопреки ожиданию не бросились с просьбами и предложениями, а разом опустились на колени и стукнулись лбами в землю — и мужики, и бабы, и даже дети. Я же, несмотря на очевидную неудачу, продолжил гнуть свою линию:

— Так, товарищи. Давайте вот без этого. Если есть какие жалобы — говорите сразу. А то уеду — и разбирайтесь сами.

Никто не поднял головы и не проронил ни слова. Впрочем, на что я надеялся — все эти ревизии не более чем фикция, а дворяне будут выгораживать друг друга до последнего. Если император и пошлет кого, то проверка закончится попойкой и развратом. Кого вообще волнует, что у холопов на уме: не мрут, вкалывают — и ладно. Сложно представить, какую жестокость принесет местный Ленин. Хотя, судя по затянувшемуся крепостничеству, вместо идейной революции вполне может вспыхнуть новая смута или пугачевщина, а это куда как страшнее.

— Видите, господин ревизор, —