Заботы Элли Рэйт - Полина Ром

изюма и теперь просто любовался на них, даже не рискуя взять «богачество» в руки.

Тут я сломалась окончательно и заревела, уткнувшись в собственные ладони: как-то вот разом навалилась тяжесть этого дурного дня.

Естественно, начавшая было успокаиваться Джейд, глядя на меня, раскричалась еще громче. А Ирвин, перепуганно бросив корзинку на пол, топтался вокруг, пытаясь оторвать мои руки от лица, и потрясённо спрашивал:

-- Чего такое случилось-то? Чего? Ты заболела или чего?!

***

Потом я долго умывалась, смывая с себя весь негатив этого дня и собственную истерику. Ирвин испуганно, молча поливал мне из кувшина, уже не думая спорить и обвинять в барских замашках. «Надо будет нормальный умывальник купить.»,– вяло размышляла я, вытираясь чистым льняным полотенцем. Отдыхать было некогда.

Обмыла малышку и поменяла ей промокшую рубашонку. Она продолжала обиженно всхлипывать, отказываясь сидеть с братом, отворачиваясь от него и пряча лицо у меня на груди. Затем кормила детей остатками надоевшей утренней каши, добавив туда немного промытого изюма и по ложечке меда. А потом чуть снова не заревела, глядя, как они вцепились каждый в свою дольку яблока.

Господи ты, Боже мой, самое обыкновенное яблоко, которое Ирвин ел, причмокивая и жмуря глаза от удовольствия, как какой-нибудь немыслимый деликатес! Ел медленно, стараясь продлить наслаждение. Нет, так жить решительно нельзя!

___________________________

Третья книга литмоба "Наследница" прекрасна тем, что попаданке "падает" в руки целый замок со слугами! Повезло? Да как бы не так! Есть старшая сестра, отхватившая самый жирный кусок от наследства. Есть проблемы в самом полуразрушенном замке, есть обременение в виде двух старых слуг, которых нельзя бросить. Легко не будет... Лично мне больше всего в книги Любови Оболенской нравится историческая атмосфера, выписанная тщательно и бережно и живые герои, которых воспринимаешь как своих, близких людей. Вообще, это один из самых сильных бытовых литмобов на моей памяти.

https:// /shrt/SuaC

Глава 13

Вечером я долго объясняла Ирвину, что с малышкой так обращаться нельзя:

-- Не заставляй ее, понимаешь? Нужны ласка и терпение, чтобы она привыкла и научилась.

-- Обнакновенно я с ней обращаюсь, – упрямо возражал он. – Не велика госпожа. Неча баловать!

-- А ты сам, Ирвин, разве не хочешь, чтобы тебя немножко баловали? – я попробовала зайти с другого бока.

-- Чегой-то меня баловать? Мы к баловству не привычные… – тихо ответил он.

-- А я бы хотела тебя баловать, Ирвин. И не только яблочком или чем-то вкусным, но и просто хорошим отношением, – я протянула руку и первый раз на все время ласково погладила его по голове.

Совершенно неожиданно для меня мальчишка как-то странно и визгливо всхлипнул, а потом крепко обхватил меня тощими руками и, захлебываясь слезами, с натугой забормотал, задыхаясь и всхлипывая:

-- Элька… Элька… Только не бросай нас, родненькая… я думаю-думаю… все время об ентом думаю… только не бросай!

Прижимая к себе дрожащее, сотрясающееся тельце, я подхватила брата на руки, посадила его на колени и тихо, очень спокойно и размеренно заговорила:

-- Солнышко, никогда я вас не брошу. Даже думать о таком не стоит. Я всегда буду рядом с тобой и с Джейд. Я в лепешку разобьюсь, солнышко мое, но голодать вы не будете. Подожди… Давай-ка вытрем слезы и успокоимся…

Я помогла ему умыться. И, заметив, что он валится с ног от усталости, ласково скомандовала:

-- Ложись-ка ты спать. А завтра утром встанешь, и мы с тобой обо всем спокойно поговорим. Главное, ничего не бойся, я же рядом. Тем более смотри, как Джейд смешно уснула, – я постаралась отвлечь его внимание от тяжелых мыслей.

Малышка и правда уснула довольно забавно: перед сном она пыталась обсасывать собственную ножку и так и задремала, не выпустив ее, как засыпает посреди игры утомленный щенок с нелепо задранной лапой. Вялый и вымотанный истерикой Ирвин быстро вытерся и скользнул в свою комнатку. А я подняла Джейд и понесла ее в свою спальню к колыбели, параллельно думая о том, что надо что-то сообразить на завтрак. Утром мне вставать ни свет ни заря и снова пешком идти в город.

Пока я не могла позволить себе слишком уж щедро расходовать сало, потому зажарку для каши решила сделать на том самом растительном масле. Ничего, с постным даже вкуснее будет: оно и само по себе ароматное.

Каша тихонько плюхала в котелке, а я стругала мелкими кубиками на столе лук и морковь, дожидаясь, пока в сковороде нагреется масло.

Шум во дворе я услышала почти сразу, но как-то вот от усталости не сообразила, чем это может мне грозить. Просто инстинктивно сдвинулась ближе к плите, продолжая держать в руках нож. Дверь от сильного толчка распахнулась, и широкоплечий мужик, неопрятный, как и все местные, с клочковатой бородой и дурными от хмеля глазами, шагнул в дом. Заговорил громко и уверенно, как хозяин:

-- Что, …, не ждала? – слово, которым он назвал меня, обычно обозначали женщин сильно облегченного поведения. А наглый гость, между тем, нисколько не стесняясь, прошел к столу, даже не снимая вонючую доху, одним движением руки смахнул со стола начищенные и нарезанные овощи и всю посуду, что осталась от ужина, и глумливо спросил:

-- Этак ли ты, …, хозяина встречать собираешься? Ничо-о-о, я тебе ума-то быстро дам, разузнаешь еще, как батьке мому перечить… Ишь ты, кака нашлась! – глумливо продолжил он

Первые мгновения я молчала от неожиданности и, пожалуй, от усталости: просто не сразу сообразила, что это за уличное хамло. Однако, разбуженный звоном разбившейся посуды, Ирвин приоткрыл дверь в комнату, и Увар, заметив маленькую щель, через которую подглядывал брат, мгновенно вызверился:

-- Ах ты, пащенок проклятущий! – с этими словами он схватил со стола чудом оставшуюся не сброшенной плошку с отбитым уголком, в которой хранилась соль, и со всей дури запустил